Пять песен мира. Книга 2 - [79]

Он сосредоточил мысли на ракушке в кармане. На словах аборигена. На его культуре и наследии. «Тупая рыба» — слова экспедитора не выходили у Джонатана из головы. Они показывали превосходство сильного над слабым, показывали, что сильные мира сего решали, кому жить, а кому умереть.

Можно ли сразу его убить?

Джонатан нахмурился. Ему совсем не нравилось происходящее, работу приходилось выполнять, скрипя зубами.

— Можно ли сразу его убить? Господин Суонсон, вы в порядке? — Ривз, в то время еще молодой и стройный, обратился к Джонатану меланхолично, с сухим интересом.

— В порядке, — соврал Джонатан. — Нет. В момент проведения струнной рокировки испытуемый должен быть жив. Если не установить связь между ним и роженицей, то струнная структура жертвы рассеется и исчезнет из такта Первой песни.

— Жертва? — переспросил Ривз, изогнув бровь.

— Что? — не понял Джонатан.

— Вы сказали жертва, — уточнил Ривз. — Неужели вы относитесь к этой примитивной обезьяне как к человеку? Это ведь не жертва, а донор. Разве вы жалеете свинью, убитую ради сытного завтрака?

— Свинья неразумна, — сдержанно ответил Джонатан. — Простите, но я скажу прямо — политики далеки от морали. И вы в том числе.

— Именно вы привели человечество к этому месту. К этой комнате, и к смерти этого аборигена. Разве не так? — спросил Ривз, поправив себе воротник роскошного кожаного пиджака. — Или я что-то путаю, Джонатан? В тебе вдруг заговорил школьный ботан? Ты, разбогатев, вел настолько аморальный образ жизни, что портовые шлюхи в отдаленных секторах могут похвастаться перед тобой невинностью. Гм, — Ривз задумался, и ухмыльнулся. — Мне показалось, что ты стал похожим на меня. Я всегда превосходил тебя во всём. Мы с тобой были в одном классе, но жили в параллельных вселенных. Меня восхваляли, тебя травили, и даже теперь, когда ты богаче и известнее любого политика, включая меня, тебе что-то не нравится? Видимо звезды и изгои — пожизненный Диагноз, а не временное явление. Как ты не поймешь, что проделываешь великую работу? Она же приведет тебя на вершину вершин. Я с детства мечтал об абсолютной власти над миром, о том, что есть у тебя, но ты так глупо этим распоряжаешься. А ведь мы, отправившись на первые колонии «Экспансии», вместе можем создать новый мир, и быть в нем Богами. Тебя не завораживает эта мысль?

От слова «Боги» Джонатан передернул плечами, душа его дрогнула. Сказывался недавний разговор с аборигеном. Джонатана все больше раздражало то, что люди возомнили себя высшими существами.

— Меня не интересует власть, — равнодушно ответил Джонатан, не придав провокациям Ривза значения. Хотя разница, что была между ними со школьных времен, отзывалась в сердце неприятным чувством. — И меня никогда не интересовало господство над тобой. Мы творим зло. Это против моей морали. И ты знаешь, что я занимаюсь исследованиями уже не по доброй воле, а под давлением твоих друзей из коалиции.

— Не по своей ли? — Ривз прикрыл глаза, и улыбнулся. — Ты лицемер, — Ривз хладнокровно взглянул на Джонатана. — Скажи мне, кто аморальнее. Демон, или волк в овечьей шкуре?

— Я делаю это ради семьи, ради матери. Депрессия может убить ее.

— Все мы хотим то, что не способны меть. В случае каждого человека это дети. Я хочу детей, ты хочешь детей, все в этой комнате хотят. Я уверен, большинству из присутствующих плевать на обезьяну. Может, кого-то погрызет совесть, кто-то погрустит, но цель оправдывает средства. Человек ест, чтобы жить, и размножается, чтобы обеспечить выживание виду. Твой земноводный друг — свинья, которую ты забьешь в том числе и ради своих интересов. Ради сытного завтрака. Пусть тебе это и не нравится. У всего есть цена.

Манипулятор вонзил иглу локализатора аборигену в живот, и абориген взвыл от боли, чуть ли не до треска стиснув зубы. Он выпучил глаза, и забился на стуле, когда манипулятор выкачал из него ветвистую фиолетовую пыльцу, повисшую на стекле ампулы, подобно паутине. Пыльца мерцала, бросая на стены тусклый фиолетовый свет, крики аборигена усиливались. Вены на его шее вспухли, и он надрывал голосовые связки.

Джонатан напрягся, боролся с желанием крикнуть «Стоп!», и с отвращением к себе наблюдал за страданиями аборигена. Глаза его растеряли всякую радость, став как черная бездна, источавшая непередаваемый ужас. Крики его терзали сердце Джонатана.

— Я знаю, что ты чувствуешь, и знаю, что хочешь сделать, — вкрадчиво и спокойно произнес Ривз. — Но если осмелишься — тебя лишат всего, включая жизнь твоей матери. Мы должны посвящать себя процветанию и выживанию общества, должны действовать вместе ради большого блага. И если ты вдруг вздумаешь попереть против желания толпы, то тебя раздавят. Все изгои имеют низкую социальную ответственность, когда вырастают, и нереализованное желание приобщиться к остальным заставляет их мстить.

— Мразь, — прошептал Джонатан.

— Что ты сказал? — не расслышал Ривз.

— Наслаждайтесь зрелищем, господин губернатор, — ответил Джонатан с нарочитой вежливостью, хотя в душе желал разбить голову Ривза о стену. Он не отводил от аборигена взгляда, специально мучаясь от последствий собственных поступков.