Иван Давыдович осторожно ставит свою чашечку на стол и отодвигает ее от себя указательным пальцем. И тогда Курдюков с проклятьем швыряет свою чашечку прямо в книжную стенку.
Феликс (вздрогнув от неожиданности). Скотина! Что ты делаешь?
Павел Павлович (хладнокровно). Что, муха попала? У вас, Феликс Александрович, полно мух на кухне…
Иван Давыдович. Князь! Ведь я же вас просил! Ну куда мы теперь денем труп!
Павел Павлович (ерничает). Труп? Какой труп? Где труп? Не вижу никакого трупа!
Наташа высоко поднимает свою чашечку и демонстративно медленно выливает кофе на пол. Ротмистр, звучно крякнув, ставит свою чашку на пол и осторожно задвигает ногой под диван.
Павел Павлович. Ну, господа, на вас не угодишь… Такой прекрасный кофе удался… Не правда ли, Феликс Александрович?
Курдюков (остервенело). Гад ядовитый! Евнух византийский! Отравитель! За что? Что я тебе сделал? Убью!
Иван Давыдович. Басаврюк! Если вы еще раз позволите себе повысить голос, я прикажу заклеить вам рот!
Курдюков (страстным шепотом). Но он же отравить меня хотел! За что?
Иван Давыдович. Да почему вы решили, что именно вас?
Курдюков. Да потому что я сманил у него этого треклятого повара! Помните, у него был повар, Жерар Декотиль? Я его переманил, и с тех пор он меня ненавидит!
Иван Давыдович смотрит на Павла Павловича.
Павел Павлович (благодушно). Да я и думать об этом забыл!.. Хотя повар был и на самом деле замечательный… Уникальный был повар…
Феликс наконец осознает происходящее. Он медленно поднимается на ноги. Смотрит на свою чашку. Лицо его искажается.
Феликс (с трудом). Так это что — вы меня отравили? Павел Павлович!
Павел Павлович. Ну-ну, Феликс Александрович! Что за мысли?
Феликс (не слушая). Пустите, пустите! Меня тошнит, пустите!
Он выбирается из-за стола и, оттолкнув Клетчатого, устремляется в уборную.
Он сидит на краю ванны, весь мокрый, и вытирается полотенцем, тупо глядя перед собой, а Клетчатый, стоя в дверях, благодушно разглагольствует: «Напрасно беспокоитесь, Феликс Александрович. Это он, конечно, целился не в вас. Если бы он целился в вас, вы бы уже сейчас у нас тут похолодели… А вот в кого он целился — это вопрос! Конечно, у нас здесь теперь один лишний, но вот кого ОН считает лишним?..»
Феликс (бормочет). Зверье… Ну и зверье… Прямо вурдалаки какие-то…
Клетчатый. А как же? А что прикажете делать? У меня, правда, опыта соответствующего нет пока. Не знаю, как это у них раньше проделывалось. Я ведь при Источнике всего полтораста лет состою.
Феликс, вытираясь полотенцем, смотрит на него с ужасом и изумлением, как на редкостное и страшное животное.
Клетчатый. Сам-то я восемьсот второго года рождения. Самый здесь молодой, хе-хе… Из молодых, да ранний, как говорится… Но здесь, знаете ли, дело не в годах. Здесь главное — характер. Я не люблю, знаете ли, чтобы со мной шутили, и никто со мной шутить не рискует. Ко мне сам Магистр, знаете ли… хе-хе… не говоря уже о всех прочих… Быстрота и натиск прежде всего, я так полагаю. Извольте, к примеру, сравнить ваше нынешнее поведение с тем, как я себя вел при аналогичном, так сказать, выборе… Я тогда в этих краях по жандармской части служил и занимался преимущественно контрабандистами. И удалось мне выследить одну загадочную пятерку… Пещерка у них, вижу, в Крапивкином Яру, осторожное поведение… Ну, думаю, тут можно попользоваться. Выбрал одного из них, который показался мне пожиже, и взял. Лично. А взявши, обработал. Обрабатывать я уже умел хорошо, начальство не жаловалось. Ну-с, вот он мне все и выложил… Заметьте, Феликс Александрович: то, что вам нынче на блюдечке преподнесли по ходу обстоятельств, мне досталось в поте лица… Всю ночь, помню, как каторжный… Однако, в отличие от вас, я быстро разобрался, что к чему. Там, где место только пятерым, там шестому не место. А значит — камень ему на шею, а сам — в дамках…
Феликс. Так вот почему этот идиот на меня кинулся… со стамеской со своей… как ненормальный…
Клетчатый. Не знаю, не знаю, Феликс Александрович… Думаю, понормальнее он нас с вами, как говорится… Да и то сказать: вот у кого опыт. С одна тысяча двести восемьдесят второго годика! Такое время при Источнике удержаться — это надобно уметь!
Феликс. Костя? С тысяча двести? Да он же просто рифмоплет грошовый!
Клетчатый. Ну, это как вам будет удобнее… Облегчились? Тогда пойдемте.
Они возвращаются в кабинет. В кабинете молчание. Наташа вдумчиво, с каким-то даже сладострастием обрабатывает помадой губы. Павел Павлович озабоченно колдует со своими серебристыми трубочками над ломтиками ветчины, разложенными на дольках белого пухлого калача. Иван Давыдович читает рукопись Феликса, брови у него изумленно задраны. Курдюков же, заложив руки за спину, как хищник в клетке, кружит в тесном пространстве между дверью и окном. Битое лицо его искривлено так, что видны зубы. Увидев Феликса, он пятится к стене и прижимается к ней лопатками.
Павел Павлович (взглянув на Феликса). Ну? Всё в порядке? Мнительность, голубчик, мнительность! Нельзя так волноваться из-за каждого пустяка…
Иван Давыдович (бодро). Так! Давайте заканчивать. Ротмистр, пожалуйста, приглядывайте за обоими. Вы, Басаврюк, стойте где стоите и не смейте кричать. Иначе я тут же, немедленно объявлю, что я против вас. Феликс Александрович, вы — сюда. И руки на стол, пожалуйста. Итак… С вашего позволения, я буду сразу переводить на русский… М-м-м… «В соответствии с основным… э-э-э… установлением… а именно, с параграфом его четырнадцатым… э-э… трактующим о важностях…» Проклятье! Как бы это… Князь, подскажите, как это будет лучше — «ахэллан»…