Пять или шесть? - [22]

— Вася! Я за тобой, там у нас все в порядке... Ф-ф-ух!.. Еле догнала тебя. — Она отдышалась и, улыбнувшись, кивнула студентам, как старым друзьям. — Здравствуйте, мальчики! Вы что? К нам поближе перебираетесь? Ой, какие вы небритые, грязные — смотреть страшно.

— Мы ловим диверсанта-парашютиста, — доверительно засипел Миша. — Парашют, скомканный, в ранце... Скафандр на меху... С кислородным прибором... Вон там, за кочками...

— Один? — спросила Надя. — А должно быть пять...

Я как сейчас вижу это солнечное утро на Спесивой горе. Мы все стояли, вглядываясь в белую тайгу, широким морем раскинувшуюся перед нами. Сережка показывал место вдали, где, по его мнению, опустились парашютисты. А потом Сережка побежал вниз, навстречу Наде — она появилась с остальными из лесу. Он бежал, широко раскинув руки.

— Ура-а-а!.. Види-и-ишь!.. Два вертолета! Мы помогли!..

Подбежав, он схватил Надю в охапку, вскинул на плечо и понес на гору. Она отбрыкивалась и колотила его по спине кулаком. Но Сережка не выпускал ее — она маленькая, легкая — и только смеялся, счастливый-счастливый...

И это воспоминание сплетается у меня с другим — печальным. Я так же вижу, до боли ясно, вечер, когда Сережка, так же вскинув Надю на плечо, натужно нес ее к палатке уже мертвую. Но об этом — позже.

Один комплект снаряжения парашютиста, который принесли утром парни во главе с Надей, намного все усложнил, спутал мои планы и предположения. Нашли его студенты случайно и совсем не в той стороне, где Сережка и Надя видели приземление десанта.

Я допросил бровастого:

— Это ваш комплект?

Он долго осматривал, примеривался, что-то прикидывал про себя. Потом нехотя ответил:

— По-видимому, мой. Я долго тащил на себе, а потом устал и бросил в болото.

— Но ведь он найден там, где вы, по вашим показаниям, и не были вовсе!

— Я не помню, где я шел: тайга...

Глава девятая СЕРЕЖКА, СЕРЕЖКА!

Ко мне подошел Сережка. Важничая, глянул на автоматчиков, что расположились отдыхать неподалеку, возле вертолета, и почти по-военному доложил:

— Алексей Михайлович! Семь комсомольцев готовы действовать и ждут ваших указаний. Перебросьте нас туда: у нас два ружья.

И получилось так, что я больше занимался Сережкой и его отрядом, нежели парашютистами.

Сейчас, когда все уже позади, я пытаюсь осмыслить все происшедшее. Сережка, Сережка!.. Иногда среди молодежи организаторами выбирают парней и девушек, умеющих лишь красно и верно говорить — показывать в речах свою, так сказать, передовитость. Это вожаки на спокойное время, они подчас даже стремятся сохранить во что бы то ни стало ровное течение бытия и, как правило, теряются на крутых поворотах жизни коллектива. И в минуту напряженную, когда надо действовать, во главе коллектива оказываются другие — те, что способны зажечь товарищей, встряхнуть, взбудоражить, повести за собой.

Позже, во время следствия, я подробно расспрашивал у Зины-беленькой: как же так получилось, что Сережка увлек всех ребят за собою? Ведь Зина — комсомольский организатор. Два студента грамотнее Сережки, опытнее в тайге. Коля Шевелев посильнее Сережки, крепче нервами, спокойнее, выдержанней. А Надя Зотова вообще любила распоряжаться, ей Сережка даже как-то сказал: «Жаль, ты не мужчина, не полковник, не командуешь танковой дивизией. Тебе бы это — как раз...» Один Вася по характеру — человек ведомый, не ведущий.

Зина-беленькая растерянно утверждала, что Сережка увлек всех случайно: он совсем неавторитетен, он и на заводе считается далеко не образцом молодого человека.

— У него и биография темная. — Она так и выразилась — темная. — Воспитывался без надзора, в большой семье, отец — слесарь, мать умерла, когда Сережке было десять лет. Рано бросил школу, работал рассыльным и потом электриком на лесозаготовках. Затем окончил ремесленное училище. Случались у него и неприятности из-за хулиганства. Был он и на какой-то новостройке, но сбежал, как говорит, «от расправы за критику». Ездил с комсомольцами завода на целину — на уборке урожая его и приняли в члены ВЛКСМ.

Состоит Сережка и в заводской дружине по охране общественного порядка. Но почти на каждом дежурстве у него происшествия. То увели в милицию мужчину, пристававшего к женщине, а он оказался ее мужем. То пьяного сторожа, уснувшего возле охраняемого магазина, посадили в мешок вместе с ружьем и подвесили на дверь. Утром пришел завмаг — скандал, пятно на всех дружинников, на всю комсомольскую организацию.

В общем, парень непутевый, — утверждала Зина-беленькая, считая виновником гибели Нади Зотовой — Сережку.

— Мы его исключим из комсомола: беспорядочный он, и вся жизнь у него путаная.

Я возразил — ведь у самой Зины жизнь далеко не простая: родители разошлись, поссорившись, каждый завел свою семью, и Зина жила то с отцом, то с матерью, в разных городах. Работала и чертежницей, и санитаркой, и машинисткой, и кассиршей.

— Я нетипичное явление для нашей молодежи, — сказала на это она. — Но я уже поняла, какой надо быть, а Сережка не понимает. Говоришь ему — не соглашается. Он ведь и книги читает — так всегда спорит. Знаете, что он однажды сказал на комсомольском собрании? Да, да, прямо на собрании. «Большинство, говорит, героев Достоевского, Толстого, Чехова мне не нравятся. Хлюпики, говорит, и бедолаги, только страдают, страдают и страдают». Это — о великой-то русской литературе так!..