Пять или шесть? - [19]

Утром в Р* возвратился вертолет. Я связался по радио со своими руководителями, доложил о ходе операции.

И дело опять усложнилось. Военные товарищи, сбившие иностранный самолет, усомнились в пяти или шести парашютистах. Самолет, по их утверждению, был небольшим. Экипаж весь погиб, не успев выпрыгнуть. Так что десант мог состоять самое большее из двух человек. Я подробно информировал начальство о результатах допроса бровастого.

Делать нечего — одними заслонами, кольцом вокруг тайги не обойдешься. Да и надежно ли такое кольцо? Надо искать парашютистов.

Обсудив с руководством свои действия, я еще раз послушал Сережку. Он снова подробно рассказал, как увидел парашюты в небе.

— Все видели, что шесть? — спросил я.

— Нет, только я и Надя. Остальные были в палатке. А когда мы их подняли по тревоге, парашютисты уже приземлились.

— А Надя тоже говорит, что шесть?

Сережка долго мялся, кисло ухмыльнулся и, наконец, ответил:

— Надя утверждает, что пять. Но я докажу, что шесть. Я запомнил, где они приземлились. Это прямо на север от нашей палатки. Только стрелка компаса, имейте в виду, там барахлит: в горе, наверное, много железа. Давайте немедленно — туда, пока остальные парашютисты не разбежались далеко.

Я предложил ему сначала выспаться. Он никак не соглашался, требовал сейчас же отправить его на вертолете к товарищам:

— Понимаете, мы там без оружия! Пока вы здесь разрабатываете свою операцию, наших ребят, может быть, уже убивают. А я здесь торчу!..

Кое-как удалось его угомонить — заставить лечь, и он мгновенно уснул. Я был доволен, что хоть соберусь с мыслями. При Сережкиной настойчивости, настырности невозможно ничем заниматься.

Итак, что у меня получается? Пять или шесть — неизвестно. Скорее всего — пять: бровастый подтверждает, что самолет был небольшим, десант еле утолкали в грузовой отсек, — они прямо лежали друг на друге.

Однако, будем добывать доказательства. Вот-вот прибудет и армейский вертолет. Я решил перебазироваться на Спесивую гору, господствующую над белой тайгой. Договорились, что туда же забросят автоматчиков. С дядей Володей Чурсиным условились, что он остается на месте: все, с кем он связан, будут сообщать новости в Р*. За проводниками я вертолет пришлю.

Вздремнув с полчаса, я принял таблетку фенамина и стал собираться. Неплохая штука — фенамин, сильный стимулятор для высших отделов нервной системы. При любой усталости — примешь и снова ощущаешь бодрость, исчезает сонливость, чувствуешь прилив новых сил, словно хорошо выспался. Правда, после такого искусственного возбуждения, когда опять придет усталость, надо отдыхать вдвое: на фенамине держишься в случае крайней необходимости, с ним организм работает на износ.

Стояла вёдреная погода. Жарко. Все благоприятствовало тому, чтобы провести операцию в темпе — отыскать пять парашютов и четырех убитых десантников. Сержант Митя привел к вертолету бровастого, и тот опешил, не смог скрыть своего удивления.

— Но-но, давай заходи! — подтолкнул его сержант. — Это же обыкновенная телега. Тебя, поди, учили, что у нас телега — единственный вид транспорта? Вот сейчас съездим по твоим делам, вернемся и станем щи лаптем хлебать.

Остро́та сержанта Мити предназначалась для парнишек из дружины охраны природы, которые собрались поглядеть на иноземного парашютиста. Но никто из них даже не улыбнулся. Впрочем, они не были мрачными, а лишь серьезно-задумчивыми. Они впервые почувствовали все великое значение своей дружины.

А небо над головой было ослепительно-синим — чистым и безмятежным. Обычно оно белесое в наших краях. Но в ту пору, видать, долго стояли безоблачные дни, и небо голубело и голубело.

Я пошел будить Сережку. Он спал прямо на полу, на белом домотканом половичке, которыми устлана вся комната. Кто-то — или дочь Чурсина или сам старик — прикрыл его ватником. Сережка лежал с раскрытым ртом, по-ребячьи мерно дыша, и спал так сладко, что я не стал его тревожить. Жалко. Пусть отдыхает парень — он свое сделал.

Но как только мы все уселись в вертолете, и над нами засеребрился в солнечных лучах круг вращающихся лопастей винта, из дома выскочил Сережка. Босой, с ботинками в руках, прижимая к груди шаньги, он в несколько прыжков достиг машины и начал тарабанить в дверцу:

— Откройте! Откройте! — кричал он истошно.

Его услышали, несмотря на оглушительное стрекотание мотора. Водитель, переглянувшись со мною и получив молчаливое согласие, впустил. Сережка пожал ему руку, а мне сказал со сдержанным негодованием:

— Как не стыдно, Алексей Михайлович!..

Если бы в кабине не было постороннего, бровастого, Сережка, наверное, опять наговорил бы мне кучу неприятностей. Он, оказывается, попросил на всякий случай дочку Чурсина разбудить его, когда все соберутся отлетать.

Предусмотрительно!

Я смолчал. Сережка обулся и, поглядывая вниз на раскинувшуюся под нами тайгу, начал уписывать Нюсины шаньги. Мне очень хотелось попросить у него кусочек, но я, конечно, не сделал этого: неудобно.

Глава восьмая СПЕСИВАЯ ГОРА

В то солнечное утро у палатки Сережкиных товарищей произошли события, подтвердившие предания о спесивости горы. Дед Чурсина, оказывается, не врал, хотя дядя Володя и сам не верил в то, что мне рассказывал.