Пять фараонов двадцатого века - [58]

Он внимательно вгляделся в отношения между британскими землевладельцами и их арендаторами. Труд фермера не сводился к пахоте, посеву и уборке урожая. Любое улучшение участка требовало долгосрочных вложений труда и денег, которые лишь в будущем могли принести доход. Осушить заболоченный луг, проложить удобную дорогу, удобрить оскудевшую почву, построить амбар или скотный двор — всё это оказывалось возможным лишь в том случае, если трудолюбивый арендатор был уверен, что хозяин земли не прогонит его, чтобы воспользоваться удорожанием земли. Знаменитый экономист вводит здесь совершенно ненаучное понятие: «чувство чести помещика». Именно оно, по его мнению, не позволяло сквайрам злоупотреблять своими правами и способствовало расцвету сельского хозяйства в Англии.[335]

Вглядываясь в ход мировой истории, мы получим множество подтверждений простому правилу:

Там, где государственный уклад охранял дальнозорких и энергичных от произвола и зависти близоруких, страна начинала богатеть и процветать, но при этом в ней неизбежно вскипали внутренние раздоры. Отмена или ограничение права собственности приглушала раздоры, но платить за это приходилось катастрофическим обеднением.

Переносясь из далекого прошлого в век 20-ый, мы имеем право задать вопрос: «Как сложилась судьба дальнозорких в странах, где воцарились наши фараоны? Ведь Муссолини и Гитлер не покушались на институт частной собственности. Почему же и под их властью судьба дальнозорких сделалась такой тяжёлой, что они начали массами покидать свои страны?».

Ответ, мне кажется, нужно искать в новой структуре партийной организации, которая вынесла всех пятерых на трон абсолютной власти.

Все прежние иерархические пирамиды власти и влияния строились на ясном принципе: подняться по её ступеням ты сможешь только в том случае, если у тебя есть какие-то преимущества — богатство, знатность, талант, энергия. Легко себе представить чувство безнадёжности, накипавшее в душе человека, всего этого лишённого. А ведь таких всегда было и будет большинство. Нужно напрячь воображение и представить себе, каким манящим светом надежды вспыхивал для таких людей призыв: «Таланта не нужно, знатность — пережиток, богатство — презренно, образованность — помеха. Единственное, что требуется для подъёма по лестнице чинов: бесконечная слепая преданность партии и её вождю».

Вечно колеблющемуся, сомневающемуся, анализирующему дальнозоркому выполнять это требование было в десять раз труднее, чем близорукому. Формируя свои партии, наши будущие фараоны в поисках беззаветных сторонников опускались на дно общества. Их звериное чутьё вело их верно, подсказывало, что только там они найдут таких, которые будут готовы и убивать за них, и идти на смерть.

Именно поэтому во всех ссылках и тюрьмах Сталин предпочитал сближаться с уголовниками, а не с политическими.

А Муссолини всем своим видом и поведением показывал, как правильно следует воспринимать его лозунг: «Верить в меня, подчиняться мне, сражаться за меня».

И ненависть Гитлера к евреям сильно подогревалась тем, что в их душах трон Божества уже был занят и фюреру места не оставалось.

Мао направлял главные пропагандные усилия на деревенских босяков и легко вступал в союз с лесными бандитами, потому что видел, что даже бедный крестьянин-труженник остаётся глух к призыву «грабь награбленное».

И Кастро неустанно отбирал в свои отряды только тех бунтарей, которые готовы были идти до конца за него лично, даже навстречу смертельной опасности.

Коммунизм и нацизм были идейно враждебны друг другу, но организация их партий строилась на одном и том же критерии: на преданности. Поэтому в 1930-е годы так легко было переманивать молодых людей из одной партии в другую.

Если в партию сгрудились малые,

Сдайся, враг, замри и ляг!

Громадный, переполненный уверенностью в себе Маяковский готов был прикинуться «малым», чтобы приобщиться к сокрушительному могуществу партии тоталитарного образца, чтобы замешаться в братство «плеч, друг к другу прижатых туго».

Моему поколению довелось жить под властью тех, кто раньше «был ничем, а стал всем». Да, они не могли получить в свою собственность завод, фабрику, порт, аэродром. Но они получали чин в партийной номенклатуре (первый, второй, третий секретарь райкома, горкома, обкома), и этот чин делался их достоянием на всю жизнь, обеспечивал получение командных постов во всех сферах жизни. Они могли развалить производство на заводе, оставить фабрику без сырья, довести до разрухи причалы порта, не чинить взлётные полосы аэродрома — максимальное наказание, грозившее им, был перевод на другую, не менее ответственную, должность. И их преданность режиму была безграничной.

Радикальную отмену социального неравенства могли предложить только анархисты. Их теории создавались прозорливыми, и эти теоретики правильно провидели, что ни отмена сословий, ни отмена собственности не покончит с этим источником человеческих страданий. В любом государстве должны быть властвующие и подчиняющиеся, как в любом здании будут верхние и нижние этажи. Только полное разрушение государственной постройки может вернуть людей в «райские кущи» первобытного существования. Но здесь прозорливость прекраснодушных теоретиков кончалась, и они не хотели вглядываться в кровавый кошмар, которым грозило человечеству претворение в жизнь их теорий.