Пять фараонов двадцатого века - [150]

Близорукие отнеслись к религиозному перевороту с недоверием, но не воспротивились ему с оружием в руках, как это случалось много раз при введении христианства в Древнем Риме. Гражданские войны новой эры разгорались главным оброзом вокруг вопросов о справедливости, как их формулировали политические страсти. Справедливо ли держать чёрных в рабстве? А справедливо лишать белых южан их имущества и заставлять менять устоявшийся за полтора века порядок жизни? Справедливо ли, что один живёт в особняке на Неве, а другой — в ночлежке с клопами? Что один владеет всеми пароходами на реке Янцзы, а другой должен всю жизнь гнуть спину на рисовом поле? Политические раздоры теперь раздирали народы и даже отдельные семьи с такой же безжалостностью, с какой когда-то убивали друг друга католики и протестанты, шииты и сунниты.

Здесь нужно сразу оговориться: революция атеизма не сумела проникнуть за бастионы, выстроенные католиками и мусульманами. Народы, исповедующие эти религии, как правило, сохраняют догматику и традиции своей церкви, но зато они сильно запаздывают в переходе на индустриальную ступень. Их враждебность к народам, ушедшим вперёд, часто проявляется в разных актах насилия, в террористических атаках и даже в военных действиях. Судьбе дальнозорких в этих странах не позавидуешь, они живут под постоянным гнётом, что проявляется в отсутствии заметных достижений в науке, искусстве, экономике. Если есть возможность, они часто эмигрируют на Запад. Жизнь их под властью мусульманских диктаторов, таких как Гамаль Абдель Насер, Саддам Хусейн, Муамар Каддафи, была ничем не лучше, чем жизнь под властью коммунистических атеистов — Кастро, Пол Пота, трёх северокорейских Кимов.

Выше, в Летописи девятой, было описано, с каким усердием пятеро новых фараонов избавлялись от дальнозорких в своих странах. Правомочно предположить, что и будущие фараоны станут проводить такую же политику. Более того, враждебность близоруких может оттеснить дальнозорких от заметного участия в общественной жизни страны ещё до появления на сцене нового диктатора. Ему останется только встать во главе готовой к агрессии толпы и повести её на самоубийственные военные авантюры.

В своё время введение монотеистических религий рождало надежду на то, что они приведут к ослаблению религиозной вражды. Но очень часто происходило обратное: горячность веры новообращённых приводила к кровопролитным столкновениям по поводу незначительных разночтений священных текстов, обрядных установлений. Можно ли причащаться хлебом и вином или только хлебом? Хлебом с солью или опресноками? Крестное знамение совершать двумя пальцами или тремя?

Христианство безжалостно подавляло языческие культы, но оно не могло подавить в человеке страсть к многобожию, к пантеону богов, среди которых можно было бы выбрать самого любимого, установить с ним интимную связь, приносить ему жертвы, но одновременно иметь возможность и обидеться на него, поссориться, перейти к другому. Как писал Густав Лебон, «под общим названием христиан мы находим в Европе настоящих язычников, как, например, нижнебретонца, молящегося идолам, фетишистов, как испанца, обожествляющего амулеты, политеистов как итальянцев, почитающих за различные божества мадонн каждого селения».[743]

Античное язычество осталось в нашей культуре великолепными произведениями литературы и философии, живописными фресками, храмами, мраморными статуями. Возможно, такая же судьба ждёт и всё духовное богатство христианской эпохи. Но такой исход не является неизбежным. Человеческий разум бежит в атеизм от окаменевшей церковной догматики, но его продолжает манить к себе живой родник веры. Церковь и вера соотносятся друг с другом как кубок и вино. Если кубок дал трещину, человек может перелить вино веры в другой. Это случалось со многими знаменитыми богоискателями и, надо полагать, с миллионами рядовых верующих.

Творческая работа философов, теологов, художников продолжает расширять круг наших познаний и обнаруживает, что противоречия, ранее казавшиеся непреодолимыми, вдруг складываются в единый гармоничный узор. Взять, например, теорию естественного отбора. Сколько яростных споров породила она, какие дебаты и даже суды гремели между её сторонниками и противниками! Но вот один за другим начали выходить в свет такие труды, как «Творческая эволюция» Анри Бергсона, «Феномен человека» Пьера Тейяра де Шардена, «От пчелы до гориллы» Реми Шовена, и всё яснее становилось, что, хотя эволюция в мире животных и растений является неоспоримым фактом, она не могла происходить путём накопления случайных улучшений различных органов, ибо эти улучшения не передаются по наследству на генном уровне.

Другое природное явление, не получающее объяснения по теории Дарвина — симбиоз. Кто должен был появиться раньше — пчёлы или цветы со сладким нектаром, которые приманивают пчёл запахом и яркими расцветками? Если считать, что и то, и другое требовало миллионов лет для своего развития, как они могли ждать появления друг друга? Кто питал пчёл до появления цветов, и кто опылял цветы, пока не было пчёл? Такие недоумения неизбежно возрождают мысль о невидимом Творце, планирующем и синхронизирующем процесс эволюции.