Пять-двадцать пять - [6]
Таня. Дождь сильный.
Поворачивается на каблуках и уходит. Коля молчит. Смотрит ей вслед. Провожает ее взглядом, закуривает. Идет к телефону.
Коля. Алло! Толстый, ты? Да, я. Слушай, давай намутим чего-нибудь. Дуды, конечно. Да святое дело, Пасха ведь. Ну давай, через час нормально. Давай тогда в общаге. Деньги есть на половину точно. Ну, скинем. Давай, до встречи. Такое расскажу, не поверишь…
КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Комната в общаге. В комнате трое: Толстый, Пандус и Коля. И еще музыка играет.
Коля. Мужики, ну вы верите, нет?
Пандус. А почему нам тебе не верить?
Коля. Потому что я вот сейчас хрен знаю, поверил ли я бы в такое, или нет. Это же штука вообще нереальная. Вот так взять и вернуться с того света. (Толстому) Давай приколачивай.
Толстый. Может, хватит уже? Я…того-этого… пас.
Коля. Не, я последний раз в жизни накуриваюсь. Давай прибивай.
Толстый. А ты точно с того света не сможешь обратно? Или вообще забить на обратно? Вот сейчас ведь ты нормальный, руками двигаешь, можно тебя потрогать – и все нормально. Мы тебя, например, привяжем к двери и фиг они тебя заберут. Прикинь, будет два Коляна в этом мире, а? Прикольно.
Пандус. Не, не получится. А пространственно-временной континиум?
Толстый. Какой на хер континиум?
Пандус. Во, глупый! В каждом третьем фильме про это есть. Конец света тогда будет. Как может быть два Коляна? Это к какой-нибудь хрени приведет стопудово.
Коля. Да мне самому здесь уже не хочется. Скучно жить будет. Я же все знаю на два года вперед.
Толстый. И что? Конец света будет?
Коля. Рехнулся что ли? Как бы я здесь оказался?
Толстый. А нам откуда знать? Может, ты дитя Апокалипсиса. Мир рухнул, нарушился этот… континиум – и все. А ты – первый солдат конца мира.
Коля. Нет. Я точно знаю. (Смеется) Я б тогда тебе сразу башку оторвал. Не, я из будущего. Скажу, что с тобой будет, хочешь?
Толстый. Ну.
Коля. Ты на работу устроишься нормальную. Будешь мерчендайзером. Но с дудкой проблем не будет никаких. Потом замутишь с этой клюшкой…ну, блин, с первого. И вот там ты попадешь конкретно. Она тебя так под каблук посадит… трындец. Вообще всю братву забудешь. А дальше я не знаю. Вышел.
Толстый. Да гонишь. А у Пандуса че будет?
Пандус. Не надо мне ничего про меня.
Толстый. Почему это? Прикольно ведь.
Пандус. «Назад в будущее» видел? Я если будущее свое узнаю, уже по любому не так будет. Я лучше буду жить, как живу.
Коля. Да если даже ты узнаешь, все равно все так будет. Коля вон, который сейчас со мной параллельно живет, все равно кинется. Стопудово. Мне Бог с Чертом так сказали.
Пандус. Все равно не говори. Тогда жить неинтересно будет.
Толстый. О! А как Бог выглядит?
Коля. Нормально. Они оба ребята нормальные, циничные правда малехо.
Толстый. Не, ну как они выглядят?
Коля. Стильно.
Толстый. А похожи на то, какими я их себе представляю?
Коля. А то я знаю, какими ты их себе представляешь.
Толстый. Черт – с рогами и хвостом. Бог – с бородой и в белом весь. И улыбается.
Пандус. Не. Черт – он улыбается. А Бог смотрит внимательно и сурово.
Коля. Да люди они обычные. Хвоста и рогов я не видел. А Бог смокинг носит. Хотя это он на работе, а дома не знаю… И не смотрит он ни фига внимательно и сурово. Даже нимба я не заметил. У вас даже что-то общее с ними есть.
Пандус. Ну… неинтересно даже. Загадки нет. Хотя вот, если ты свалишь, я буду стараться думать, что это все гон был. Или глюк.
Толстый. А грехи тогда зачем они придумали, если они совсем обычные и на нас похожи?
Коля. Да я вообще теперь думаю, что грехи люди придумали. Просто если бы грехов не было, полный беспредел начался бы. Грехи – это ж те же законы. Только если ты кого-нибудь замочил, ты знаешь, что тебя посадят. И знаешь, что на зоне будет. А грехи – за них еще неизвестно что будет. Поэтому я думаю, что грехи когда-то один очень умный человек придумал. Чтобы ничего плохого не случилось.
Толстый. Атеист ты, Коля.
Пауза.
Коля. Вы, кстати, мужики, меня не бросайте. Потому что мне два года жить еще.
Пандус. Так если жизнь пойдет, как пойдет, мы ничего сделать не сможем. Ты ж по любому кинешься.
Коля. Ну хотя бы ему про меня не рассказывайте. Договорились?
Толстый. А когда ты кинулся-то? Попрощаться хоть надо будет.
Коля. 25-го октября. Девятиэтажка около общаги, знаете? Вечером где-то.
Пандус. Придем. Если на самом деле кинешься, значит, не врешь.
Коля. Будет идти мокрый снег.
Толстый. Оденемся потеплее. А отговорить тебя в этот день не удастся?
Коля. Если бы кому это удалось, меня бы сейчас с вами здесь не было. Только это… вы, мужики, запомните точно. И приходите. Правда, он… то есть я… соображать плохо буду. Под сильной герой.
Толстый. Закатано.
Коля. Давайте еще покурим. И пойду я. Я еще хочу мать повидать. Хоть издали посмотреть. Она меня все равно не узнает, наверное…
Толстый приколачивает. Курят. Молча.
Коля. Ладно. Я пошел. Удачи вам, хлопцы. Прощайте. Берегите себя. И не залипайтесь из-за всяких там любовей.
Пандус. Удачи.
Коля. Да мне уже удача без толку.
Толстый. Удачи, Коля.
Коля. Ладно…
Уходит.
Пандус (после паузы). Давай чаю попьем.
Толстый. Ставь чайник.
Пандус. Ты поставь.
Обоснованная претенциозность и критическое отношение к традиционной драматургической форме Данилы Привалова, давшие повод сравнить первые постановки его пьес с нью-йоркским дебютом Сэма Шепарда – это «наш ответ» Петербурга ново-драматическому истэблишменту в Москве. Пьесы представляют собой почти избыточный набор содержательного шокинга, реализованного точным чередованием приемов Брехта с Куртом Вайлем и Кэрил Черчилл, Гришковца и Тарантино с Оливером Стоуном. Тренировка, оборачивающаяся экспериментом, дозволяет автору – который еще и профессиональный актер и режиссер – не рассматривать текст, как нечто выделенное из спектакля, а считать составляющей его производства.