Пять бессмертных - [44]

Спустя два часа большой голубой аэрон, принадлежащий институту, поднялся с крыши навстречу холодному северному ветру. Вместе с Пфиценмейстером, обязательно пожелавшим лететь, в полете участвовало двадцать два человека. Это была целая толпа ученых, биологов, врачей. Они летели спасать трех женщин, но мнения по существу у них расходились. Одни считали, что вообще нельзя вмешиваться в это дело, если улетевшие сотрудницы сами пожелали принять участие в опытах Курганова. Большинство же признавало недопустимым и безнравственным самое приглашение на самопожертвование, хотя бы и во имя науки. В конце концов, почти все в первый же час путешествия успели перессориться.

Пфиценмейстер сидел, забившись в угол. Он казался себе посторонним зрителем. Он ни на что не надеялся. Действительно, рассудок его, долгое время порабощенный сверлящей, чудовищной мыслью, был не в порядке. Все было необыкновенно и сверхъестественно. По временам ему казалось, что это не он рассказал все секретарю, что это сделал за него кто-то другой, против его воли…

Никто не спал в эту ночь. Все ждали рассвета, когда предполагалось прибыть на место. Все были недовольны друг другом. Теперь большинство говорило, что эта поездка предпринята напрасно. Они не имеют права вмешиваться в работу Курганова. Как это всегда бывает, к утру головы стали работать более рассудительно и критически. Но раз дело было начато, надо его кончать.

Занимался рассвет. Внизу проплывали занесенные снегом огромные пространства и фосфорически светящиеся пятна разбросанных тут и там городов. Аэрон шел на большой высоте, вне зоны снежных бурь. Вдали показалось море. Все вышли на нижнюю галерею.

— Все ли готово? — спрашивал Курганов, обходя пустые помещения станции, — все ли предусмотрено?

Казалось, ничего не забыли. В каждой комнате, в подвалах, на чердаке, во всех пристройках были расставлены мегурановые батареи. Не рассчитывая на полную детонацию, их всех соединили тонкими проводами. В главной лаборатории они все сходились у маленького минутного взрыватели-реле. Так же минирован был и питомник. Обреченные на гибель животные ничего не подозревали. Боб, слыша на дворе голоса людей, бегал взад и вперед в проходе между клетками и, помахивая хвостиком, настойчиво блеял.

— Пора, — сказал Курганов, бросив последний, прощальный взгляд на свою станцию.

Все собрались на дворе. Не было только Бирруса. Он задержался в своей комнате и, несмотря на мороз, настежь распахнул окно. Оттуда в сумерках зимнего рассвета доносились звуки рояля. Бессмертные остановились и молча слушали. Рояль — этот старый, знакомый инструмент заговорил на новом, странном языке. Это была импровизация, но эта музыка не была похожа на музыку людей. Она воплощала песнь торжествующей жизни и неопределенное, тоскующее искание теперь потерянной, навсегда забытой идеи человеческого чувства любви. По форме это напоминало музыку Скрябина. И в то же время она была чем-то совсем иным.

Биррус кончил. Бессмертные не обменялись ни одним словом. Курганов сквозь прозрачный теперь, оголенный парк смотрел в ту сторону берега, где был уничтожен труп маленькой Ай. Пришел Биррус. Все пошли к площадке. Гета первая принялась за работу, — надо было выкатить на площадку аэроны. В первом летели она, Курганов и Биррус. Карст и Лилэнд должны были подождать, пока они улетят. На площадке не хватало места для одновременного взлета двух машин.

Когда первый аэрон готовился уже тронуться, Курганов обернулся и спросил своих спутников:

— Не кажется ли вам, что будь мы смертны, не с таким легким чувством мы покидали бы все это? Я сейчас совсем спокоен и… право, не знаю, хорошо ли это.

Ему никто не ответил. Из питомника доносилось блеяние Боба.

— Аминь, — поворачиваясь к рулям, глухо кончил Курганов. — В открытом море сядем на воду. Я хочу посмотреть, как взорвется наша станция.

Один за другим поднялись, взметая снег, два аэрона и круто повернули к морю. Через несколько минут они, как чайки, с распростертыми крыльями, покачивались на свободной ото льда воде, километрах в пяти от берега.

Было раннее утро. Станция на берегу выделялась в морозном воздухе белым пятном. На расстоянии казалось, что она стоит у самого берега. Из-за горизонта показался край холодного солнца. Курганов с часами в руках наблюдал.

— Через три минуты взрыв, — сказал он, — держитесь. Здесь тоже толкнет.

Все молча ждали. Из-за леса, окаймляющего парк, показалась темная точка. Она быстро росла и увеличивалась.

— Аэрон! — крикнул Карст, — смотрите, как низко.

Голубой аэрон приближался к покинутой Кургановской станции. С моря видно было, как он сделал над ней крутой поворот и пошел по спирали вниз. Очевидно, летевшие искали места посадки.

— Это к нам, — тихо сказал Курганов.

Гета кивнула головой.

Голубой аэрон, планируя к площадке и сильно снизившись, пролетал над самым домом, когда внезапно на месте станции вырос колоссальный букет черно-красного дыма, основанием своим далеко охвативший старый парк и вознесшийся на страшную высоту.

Спустя несколько мгновений донесся длительный, нестерпимый, ревущий гул. Могучий толчок воздуха чуть не перевернул аэроны.