Пьянящий вкус жизни (Сильнее времени) - [52]

– Я скучаю по нему, – улыбнулась Катрин. – Но зато он оставил в мое распоряжение свою машину. И мне доставляет такое удовольствие проезжать в ней по Ницце.

Кэтлин растерянно повернулась к ней:

– Алекс разрешил тебе водить ее?

– Разумеется. Он оставил мне ключи перед отъездом в Штаты. – Катрин нахмурилась. – Неужели ты считаешь, что я могла бы сесть за руль без его разрешения?

– Что ты, конечно, нет… – Кэтлин склонилась над чемоданом. – Но просто он даже словом не обмолвился об этом.

– Он был слишком занят своими мыслями.

– Да. – Кэтлин припомнила вдруг все случаи, когда он так же неназойливо проявлял к ней внимание, его самый главный подарок – дом на площади Вогез, – и внезапно ощутила саднящее чувство потери. Руки ее сами собой стиснули юбку от темно-синего костюма. Нет! Надо скорей идти в поле. Работа поможет забыться. – Мама, ты не можешь попросить Софи разобрать мои вещи? Я хочу переодеться и поработать в поле с Жаком.

Катрин кивнула:

– Я сама разберу все. Мне все равно сейчас нечего делать. – Она с легким недоумением посмотрела на лежавший сверху слишком хорошо знакомый ей темно-синий костюм Кэтлин. – Ты что? Так и ходила в нем не снимая? И никаких новых вещей? Что же ты делала в Париже, если даже не пробежалась по магазинам?

Кэтлин улыбнулась:

– Тебе даже трудно представить, сколько дел я успела провернуть! Это была деловая, а не увеселительная поездка. Завтра мне надо вернуться, чтобы закончить все остальные приготовления. – Кэтлин расстегнула шелковую блузку и принялась стягивать ее с себя, направляясь к полке, где лежала ее рабочая одежда. – Но Париж все так же прекрасен, и я смогла выкроить время, чтобы пробежаться по музеям.

И невольно в ее памяти всплыли самые яркие картины из ее парижской жизни.

Его негромкий смех, когда он говорил о белой рабыне и шейхе…

Его пронзительно-синие глаза, в которых светилось желание, когда он отодвинул занавеску в ванной…

– Не понимаю, как сейчас можно ходить по музеям, – с сомнением заметила Катрин. – По телевидению показывали, что в Лувре удвоили охрану. Неужели тебе интересно ходить в том месте, где повсюду торчат вооруженные солдаты?

– Я их даже не заметила, – рассеянно ответила Кэтлин, думая совсем о другом.

– Как бы там ни было, я рада, что ты снова дома. Так мне спокойнее за тебя. – Катрин смотрела, как дочь вытащила старенькие джинсы и принялась натягивать их на себя. – Вчера террористы из «Черной Медины» еще раз напали на кого-то в Афинах. Ларс Краков объявил, что он уже сформировал отряд по захвату террористов.

– Прекрасно. Но пока еще никому не удавалось остановить их, – ответила Кэтлин, думая, что, может быть, весь этот кошмар с Ледфордом закончится раньше, чем она думает.

Катрин улыбнулась:

– О Ларсе Кракове рассказывали легенды, когда я еще была маленькой. Герой моего детства. Каждый мальчишка держал в своем доме его портрет, как и портрет де Голля. Краков, еще будучи юношей, сражался с нацистами. Уж он-то найдет способ, как поймать этих мерзавцев. – Она вздрогнула. – Слава богу, в Каннах и Ницце не происходит ничего подобного. Чем больше город, тем опаснее в нем жить.

– А в Париже все казалось таким мирным и спокойным. – Кэтлин застегнула джинсы и села на постель, чтобы надеть ботинки. – Только в аэропорту я увидела много солдат с автоматами.

Кэтлин подумала, что ей уже больше не о чем говорить с матерью, и ощутила привычную неловкость, которая возникала, когда исчерпывался разговор на общие темы.

Катрин не замечала этого. Недовольно наморщив брови, она вертела в руках синий костюм:

– Послушай, позволь мне выбросить его. Он просто ужасен.

Мариза Бенедикт подняла голову от грядки с туберозами и улыбнулась Кэтлин.

– Вы Кэтлин Вазаро. Я узнала вас. Мы встречались на причале в Рейкьявике. – Ее глаза блеснули. – А еще благодаря снимкам в альбоме, который показывала ваша мама.

– Моя мама показывала фотографии?

– О да! Она очень гордится вами. – Мариза вытерла лоб рукавом рубашки. – Впрочем, вы, наверно, и сами это чувствуете.

– Нет. – Кэтлин задумчиво посмотрела в сторону дома и вспомнила минутную неловкость, возникшую между ней и матерью. Иной раз ей и невдомек было, почему мать поступала вдруг тем или иным образом. Наверное, оттого, что Кэтлин уже давно создала в своем представлении ее образ, который, в отличие от реального образа, не менялся. – Нет, я не замечала этого. – Она снова повернулась к Маризе. – В поле работать нелегко. И раз уж ты приехала погостить, может быть, не стоит так сильно усердствовать?

– Мне это доставляет удовольствие. – Мариза сорвала очередной цветок и кинула его в корзину. – Кроме того, я всегда работала во время каникул. Последние два лета я занималась дельфинами в Морском институте Сан-Диего. Я собираюсь стать морским биологом.

– Вот оно что, – кивнула Кэтлин, склоняясь над грядкой. – Поэтому ты и организовала эту акцию по спасению китов?

– Кому-то надо было начать. Известность мамы поможет привлечь внимание широкой публики, и не исключено, что охоту на китов все-таки запретят. – Она на секунду остановилась, с восхищением оглядываясь вокруг. – Здесь так красиво. Я очень благодарна, что вы пригласили меня погостить в Вазаро.