Пьяная Россия. Том 1 - [10]

– Ишь, как раскормил тебя твой мужик! – удивленно восклицает такой алкоголик, оглядывая ее всю, с ног до головы. – А была ведь тростиночкой!

Она поджимает губы, глядит на него неодобрительно:

– Ишь, чего вспомнил, тростиночкой! Мне, почитай, уж шестьдесят годков, детей трое да пятеро внучат!

И гневно кивая, одаряет его ненавидящим взглядом, в который вкладывает все свое презрение к нему и к его основному занятию – к пьянству. Тут все: и порушенные мечты, и несостоявшаяся семья, и поруганная любовь.

Алкоголик ничего не замечает и только растерянно моргает, не в силах подобрать слов, разглядывает ее огромную, но уже седую косу, сложенную на голове в два ряда.

И поводит руками, изумленно оглядываясь, как бы ища эти самые шестьдесят лет, не в состоянии постигнуть, где же он сам-то все эти годы пропадал и как это он хода времени не заметил, а?..

Подруги

Моей матери Тамаре Ивановне Кременской посвящаю…

Наконец-то выпал снег! Закончилась слякоть, лужи замёрзли. И всезнающие бабушки «Селькупской деревни» закивали головами, утверждая уверенно, что да, зима пришла.

Васька по примеру детворы, схватила ледянки и кинулась к реке. Возле реки, с крутого откоса уже катались. Визг, шум, треск санок, но главное, чистый холодный воздух так были заманчивы. Но Васька, всё-таки, первым делом подбежала к реке.

Повсюду, куда ни кинь взгляд, сиял и лучился под лучами зимнего солнца, ослепительный лёд. Сквозь прижмуренные веки так и казались Ваське нежные, как бы мерцающие серебристые оттенки, дрожащие снежной пыльцой в воздухе. Река замёрзла, присыпанная снегом, она переливалась жемчужным и розоватым светом. Васька спустилась, осторожно потрогала лед ногой, убедилась, что крепкий, но не рискнула отойти от надёжного берега, а уселась тут же, на мелководье и с любопытством уставилась сквозь лёд, в темную глубину замёрзшей воды. Но ничего не увидела. Разве только отливающие всеми цветами радуги пузырьки воздуха застывшие во льду привлекли ее ненасытное внимание.

Васька любила подводный мир. Она никогда не тосковала, а только всё сидела дома перед аквариумом и наблюдала. Водный мир был полон для нее тайн и загадок. Под лучами искусственного солнца, теплой лампы, полным ходом шла деятельная жизнь.

Сверкая разноцветными хвостами, то и дело шмыгали из стороны в сторону ковровые гуппи. У поверхности воды воинственной толпой носились рыжеватые активные меченосцы. Изящные гурами неторопливо и вдумчиво обследовали каждый камушек на дне.

Рогатые улитки кормились, бодро проползая по прозрачным стенкам аквариума и подбирая жадными ртами невидимые для человеческого зрения, частицы еды со стекла.

Аквариум Ваське подарил ее родной дядя. Он шумно ворвался в деревенский быт Васьки, перевернул всю её жизнь вверх ногами и умчался обратно в Печору, к своим буровым вышкам, где и работал не хилым начальником. А она только и запомнила ласковые смеющиеся глаза, лучики морщинок, разбегающиеся по всему лицу от смеха и пышные белые усы, которыми дядя так и норовил пощекотать ее щеку. Запомнила сильные руки и крепкое плечо. На плече у дяди она разъезжала без страха, на зависть босоногим друзьям и подружкам.

Все за нее радовались. Все. Одна лишь косоглазая Катька бросила ее скакалку в деревянную уборную. Белую скакалку с красными ручками подарил Ваське дядя. Завистливой Катьке Васька разбила нос. Воспитательница хмыкнула и скорее для порядка поставила Ваську в угол, а зареванную Катьку отвела к медсестре. Лучшего наказания и придумать было нельзя, Катька год назад переболела воспалением лёгких и долго еще после больницы сидела на стуле на подушке, твердого сидения не могла вынести. Подружки с ужасом разглядывали как-то ее исколотую, синюю от уколов, тощую попу. Людей в белых халатах она стала бояться, как огня, сразу поднимала дикий рёв. Ваське не было жаль её. Катькину родню во всей деревне не любили. Косоглазые, так говорили про них и подозревали в колдовстве. Бабка Кати косила, у матери тоже что-то такое было с одним глазом, дед вообще никому в глаза не смотрел, а только хмурился и прятал взгляд. Разве что отец у Катьки, вечно пьяненький, весело скакал по улицам, беспечно толкался у совхозной конторы, где сердитый бригадир хватался за голову, не зная, на какую работу пристроить пьянчужку и обычно давал самое грязное, самое противное дело, вроде, как выгребать навоз из-под свиней.

Васька с Катькой не дружила и враждовала, интуитивно чувствуя недобрую зависть исходящую, пожалуй, даже от ее куцых косичек перевязанных обычными канцелярскими резинками, что уж говорить о косом взгляде полном презрения и скрытого вызова.

У самой Васьки в косичках всегда были вплетены цветастые шелковые ленты.

Банты, капроновые, атласные, во множестве валялись в верхнем ящике комода, выбирай, какой хочешь. Носила Васька красивые платья, которые присылали многочисленные родственники со всей страны. Вот и дядя привез из Печоры три трикотажных платья в горошек. Платья на вырост, еще великоватые, свободно висели на плечиках в шкафу, и Васька трогала их трепетной рукой. Она любила наряжаться.

И часто вертелась перед зеркалом, поднимая то одну руку, то другую, изображала балерину, делала ласточку и была рада всякой новой вещице. А сорока, что жила неподалеку, на высокой сосне, заглядывала к ней в окно и трещала, кивая. Наверное, одобряла очередной цветастый наряд Васьки. Каждое приобретение, будь то новый бант или блестящая брошка вызывали целую волну восхищения и со стороны вездесущей сороки, и со стороны Васьки. У нее даже игрушки сплошь состояли из разных пуговиц, хранящихся у матери в большой круглой коробке из-под шляпы. Васька могла часами раскладывать цветные пуговицы на круглом столе в комнате. Что она видела в это время в своем воображении, во что играла, неведомо, только глаза у нее разгорались и она что-то такое шептала, а взволнованная сорока на сосне трещала, усиленно лезла к окну и раз не выдержала, с шумом обрушилась на подоконник норовя ворваться в комнату и вероятно унести одну из блестящих пуговиц в клюве, но сорвалась и рухнула под окно, в клумбу белых ромашек. Васька увидела, как промелькнул длинный хвост, впрочем, через пару дней, сорока опять восседала на ветке сосны и трещала оттуда, как ни в чем не бывало.