На самом же деле Минта был сыном деревенского гончара, и вырос он в окрестностях Вольф-гарда. Очень рано мальчик понял, что не хочет следовать по стопам своего отца. И не потому, что ему не нравилось лепить горшки и плошки, — просто он уже в десять лет делал это гораздо лучше своего почтенного родителя и несравненно искуснее, чем это получалось у его старшего брата. Следствием стали колотушки — со стороны брата, и попытка свалить на мальчишку всю работу — со стороны отца.
И Минта сбежал из дома. Несколько лет он провел в скитаниях и везде, куда бы ни заносила его судьба, прибивался к какой-нибудь мастерской. Там он не гнушался никакой работой, прислуживал хозяевам, прибирался, подносил и уносил инструменты и заготовки, бегал к клиентам. Одни мастера относились к услужливому мальчику по-доброму и учили его всему, что знали сами; другие лишь придирались и стремились превратить его в слугу. Но в любом случае Мян-та запоминал все, что видел, и даже от недоброхотов ухитрялся почерпнуть немало полезного для себя.
Некоторое время он отдал войне, служа то в отрядах наемников, то в охране караванов. Случалось ему и торговать, но это занятие также оказалось Минте не по душе.
И в конце концов, лет тридцати, он вернулся в Вольфгард.
Там судьба наконец улыбнулась ему: как раз в это время в Вольфгарде умерли, один за другим, бездетные супруги, приходившиеся дальней родней матери Минты. В завещании они указали, что их большой дом на окраине Вольфгарда должен быть передан первому же родственнику, который будет обнаружен, независимо от степени родства.
И таковым оказался Минта.
Он поселился в доме под внимательными взглядами соседей. Те просто сгорали от любопытства: как распорядится свалившимися на него с неба сокровищами безвестный голодранец?
Минта их не разочаровал. Он не стал избавляться от «милых мелочей», которыми старушка забивала свои комнаты, равно как и не вынес на свалку источенную жучками мебель, явно любимую старичком, ее супругом, — все эти диванчики, скамеечки для ног, теплые кресла-качалки. Он даже не стал увольнять слуг, хотя те только бездельничали и по мелочи растаскивали хозяйское добро.
Минта не избавился ни от одного предмета. Напротив, он деятельно начал приобретать. Сперва приобрел гончарный круг. Кругом заговорили о том, что новый хозяин дома, вероятно, будет изготавливать кувшины. Но следующей покупкой стало оборудование для кузницы, а затем Минта пригласил в гости живописца и заказал у него вывеску.
Вывеска, как нетрудно догадаться, ничего не прояснила, напротив, вызвала лавину новых кривотолков.
И постепенно дом начал «подчиняться» новому хозяину. Первыми не выдержали, как это обычно случается, люди: слуги начали увольняться сами, один за другим. Минта охотно отпускал их и даже давал им немного денег (которых те совершенно не заслужили) — «на обустройство в другом месте».
Некоторое время хозяйство Минты висело на волоске — он остался один в большом, наполовину разоренном доме. Затем в хозяйстве мастера появились совершенно иные люди, абсолютно не похожие на прежних обитателей большого дома.
Это были бродячие подмастерья, отчасти бездельники, отчасти же — весьма одаренные молодые люди. Они охотно помогали мастеру и перенимали у него секреты мастерства. Минта, в отличие от своих прежних хозяев, не скупился на уроки. И когда какой-нибудь юноша, набравшись премудростей в избранном для себя деле, оставлял мастера и шел дальше, с намерением основать собственное дело, Минта всегда радовался и давал ему добрые напутствия.
Щедрость была одной из лучших черт его характера.
Частыми посетителями Минты стали дети. Эрингил был одним из первых мальчиков, постучавшихся в его дверь.
Он был сыном аристократа и очень рано начал осознавать свою принадлежность к знатному роду.
Это был высокий не по годам мальчик с копной пшеничных волос и ясными голубыми гла-зами, немного надменный в общении со сверстниками, но вместе с тем вежливый и добрый: Эрингил считал, что злые проделки, свойственные подростковому возрасту, принижают его аристократическое достоинство.
В возрасте десяти лет он уже неплохо владел мечом, и это также наполняло его гордостью.
Друзья, ровесники, дети вольфгардских воинов, были заинтригованы появлением мастера Минты не меньше, чем их родители, и после нескольких часов, посвященных воинским упражнениям, когда мальчики отдыхали, между ними состоялся разговор.
Начал один, который был постарше других. Он был сыном простого воина и стыдился своего отца. В глубине души он благоговел перед знатностью и богатством и трясся от ужаса при одной только мысли, что ему запретят посещать занятия вместе с маленькими аристократами. Однако еще больше он боялся, что об этом его страхе прознают, и потому скрывал свои чувства под маской грубости. Никто столько не задирал приятелей, сколько этот парень. Он умел быть по-настоящему дерзким и иногда нешуточно обижал других.
— Говорят, будто в Вольфгарде появился демон, — небрежно обронил он, вытирая с лица пот полотенцем.
Ребята обступили его, любопытствуя.
— Расскажи подробней, Тол! — просили они. — Откуда ты знаешь? Какой он из себя, демон?