Пузырёк воздуха в кипящем котле - [31]

Вот в один из таких вечеров, когда она сидела со своими внуками, у ней и появилась Комякова.

Кира, в новом спортивном костюме, расположилась на ковре в зале, главной своей комнате (мягкий угол, стенка с собранной за жизнь парадной посудой, телевизор с большим экраном). Внуки, уже почти полуторогодовалые крепыши, ползали по всей комнате, становились на ножки, крушили вокруг все, тянули за скатерть, опрокидывали, что только можно опрокинуть и Кира вовремя не убрала. А Кира только посматривала, как бы они не ударились, не ушиблись, а так – совершенно равнодушная ко всему этому разгрому. В прошлый раз, они разбили торшер и чешскую хрустальную вазочку, вещи, приобретение которых когда-то доставило ей удовольствие, теперь же, потеря их ее совершенно не волновала.

Комякова пришла неожиданно, в элегантном модном одеянии, с прической, как будто только из парикмахерской, принесла коробочку конфет, печенье и вроде бы «французскую» туалетную воду. Куплено это было явно в киоске неподалеку, а следовательно «французская» туалетная вода была там же и изготовлена… Два упитанных малыша, живых, краснощеких, как с рекламной картинки, - Кирина любовь, радость, гордость, смысл жизни – ее явно не заинтересовали, посматривала она на них равнодушно. Одного, правда, из вежливости посадила к себе на колени, за что тут же была наказана – Кира забыла подложить памперс.

- А, - небрежно заметила Комякова по поводу испорченной мокрой юбки, - ничего, отстираю.

Первое, что услышала Кира от Комяковой после нескольких лет разлуки, было:

- Ты потолстела.

- Я мало ем, - заметила Кира, как будто оправдываясь.

- Тогда вообще не ешь, - сказала Комякова безжалостно. – Человеку не так-то много и нужно.

- Вообще, мне без раницы, - сказала Кира с вызовом.

- Понятно, - сказала Комякова. – Что остается делать?

- Как твой муж? – спросила в свою очередь Кира.

- Неплохо, - ответила Комякова.

- Мне говорили, он очень старый, - сказала Кира.

- Есть и постарше, - сказала Комякова невозмутимо.

Поговорили еще немного, об общих знакомых и о погоде. На малышей Комякова так почти и не смотрела. Только заметила:

- Они всегда такие подвижные?

- Как все дети, - сказала Кира.

- Наверное, это утомительно, - сказала Комякова.

- Кому – как, - сказала Кира. – Мне – нет.

Комякова ушла, и о ее визите нечего было бы и вспомнить, если бы через ряд лет – пять или десять (не все ли равно?) не произошел один очень странный разговор по телефону. Комякова позвонила поздно, почти ночью:

- Слушай, - сказала. – Как там твои внуки?

- Нормально, - сказала Кира. – А что?

- Я просто подумала, - сказала Комякова. – Зачем тебе два? Отдай мне одного…

- Как это?.. – не поняла Кира.

- У меня есть средства, - сказала Комякова. – Я бы его вырастила, поставила на ноги. – и вдруг добавила почти жалобно, жалобно и требовательно. – Отдай!

- Ты – сумасшедшая! – сказала Кира. – Во-первых, у них

есть родители. А во-вторых, они уже выросли.

Наступила тишина, а потом резкие, колотые, короткие гудки.

Итак, Комякова навестила всех, кого хотела навестить, привела в порядок кое-какие свои бумажные дела и уже начала собираться обратно, как позвонил Антон и предложил встретиться.

- Как хочешь, - ответила Комякова. – Я свободна.

Антон пригласил ее на обед и прислал машину. Уже по водителю, такому немногословному и сдержанному, по охране на подступах к новому, внушительному загородному дому, Комякова поняла, что перемены в жизни Антона, да, имеют место быть.

Антон с молодой женой ждали ее на крыльце. Жена, в широкой блузе-распашонке – видимо, недавно родила (в доме иногда слышался плач ребенка), действительно была очень юна. Наверное, была она и красива, но стрижка ее просто безобразила, а глаза смотрели напряженно и испуганно. И почему-то она напомнила Комяковой жену Яши Гинзбурга, хотя между этими двумя женщинами не было ничего общего.

Антон же немного пополнел и как-то отяжелел. Глаза у него были усталые. Нет, счастливым молодым отцом он не выглядел.

В доме была прислуга, с ребенком, судя по всему, сидела нянька, так что, когда раздавался детский скулеж, юная мать не реагировала. На стол подавала спокойная, полная достоинства женщина, с косой, уложенной на голове короной. Обед был хорош – обильный обед, борщ с слоеными пирожками, мясо в горшочках… Все это на хорошей посуде. Вино грузинское. Нескольких сортов. Антон почти не пил и почти ничего не ел, жена его тоже ела совсем мало, так что обедала, в основном, Комякова. Она это делала с удовольствием, тем более, что для себя почти не готовила, хвалила и пирожки, и борщ, и мясо. И видно было, что женщине с косой это особенно приятно. С телефоном Антон не расставался, то и дело он звонил и тогда Антон, извинившись, выходил поговорить в другую комнату. Одним из таких моментов жена Антона и воспользовалась.

- Как вам живется в Германии? – спросила жена Антона вроде бы небрежно, но от этого только с еще более ярко выраженным интересом.

- Спасибо, хорошо, - ответила Комякова. – Хорошая страна.

- Все говорят, - сказала жена Антона. – А население? (Она так и сказала “население”, как будто отвечала на уроке географии.)