Путы для дракона - [14]

«Я знаю, что это было, — еле шевеля губами, прошептал Леон. — Знаю… Только знание это на такой глубине… За семью печатями… Но главное я помню. Я должен стоять здесь и ждать».

Ожидание и впрямь не связано с частично возвращаемой памятью. Он реально оценивал происходящее: не память возвращалась — со дна сознания (дремучих ли чащоб подсознания?) выстрелило фактами прошлого. Но не память. Ожидание заставляло стоять на месте, потому что инерция мышления утверждала: после озвученного слова «идентификация» обязательно произойдёт нечто, для чего тебя идентифицировали. И он ждал, очарованный мыслью (в его теперешнем благодушном мировосприятии), что ему помогают, как в сказке, обрести хоть какие‑то страницы прошлого; что он кому‑то нужен, что его ищут.

Ликующий свет разом смёл темноту, утягивающую взгляд. Зеркало стояло на месте, но выпадающее из него сияние раздвинуло рамы.

Робкая надежда Леона, что вот сейчас появится в стекле некто, кто всё объяснит и вернёт ему память, лопнула под натиском бушующих радостью красок сумасшедше–бесшабашного карнавала.

Будто из окна (или с галереи — подсказали со стороны) он смотрел чуть вниз, на роскошно и диковинно одетых людей: кто танцевал, кто бегал по залу, играя в странные игры; кто, сбившись в дружеские компании, заразительно (несмотря на отсутствие звука для Леона) хохотал в безмятежной беседе…

«Задержка внимания! Связь!» — бесстрастно сказали издалека. Леон отшатнулся: группа смеющихся людей стремительно приблизилась к нему, пока не встала с ним вровень за стеклом. Протяни руку — и коснёшься сверкающих разноцветных одежд. Он даже различил за полумасками зрачки блестящих глаз… Он уже начинал считывать с шевелящихся губ слова — знакомые по форме, но ещё непонятные по смыслу…

Они вдруг замолчали и обернулись.

Он невольно отступил.

— Это же магистр! — прочитал Леон по губам стоящего ближе всех.

Сказавший быстро снял мерцающую зелёным полумаску и оказался довольно молодым человеком, с чуть высокомерным лицом, на котором темнели проницательные глаза. Впрочем, сейчас его глаза постепенно меняли своё выражение на тревожное.

— Где вы, магистр? Почему столько лет не давали о себе знать? Почему вы молчите? Вы не узнаёте меня, своего ученика? Скажите же хоть что‑нибудь!

Стоящий за его плечом человек в костюме хищной птицы внезапно шагнул вперёд. В его руке багрово–чёрным полыхал огранённый камень.

— Мы не успеем его вытащить… К магистру что‑то тянется по нашей связи!

— Эта ведьма! — взбешённо выплюнул странные и жуткие слова темноглазый и с мольбой взглянул на Леона. — Где бы вы ни были, магистр, бегите подальше от этого места! Немедленно… Ингвард, рви связь!.. Магистр! Бегите!

Отсутствовавшее до сих пор стекло проявило себя рябью. Потом сверху, с левого края, зеркало почернело, будто чернила разлились по быстро впитывающей их плотной ткани. Чернила уже залили половину зеркальной поверхности, когда яростно–белый свет уничтожил их и верхнюю часть всё ещё видимого зала. Оцепеневший и оглушённый Леон видел лишь нижнюю часть фигур, как вдруг перед ним оказался темноглазый: он упал на колени, чтобы видеть Леона, и его напряжённый рот (отчаянный оскал) безмолвно кричал:

— Бегите, магистр! Бегите! Умоляю вас!

Чернила вновь хлынули с верхней рамы вниз — и на этот раз не по залу, а по стеклу. Они выплёскивались на поверхность грязными потёками и брызгами, заливая сверкающий праздник и фигуру на коленях…

… Бег по лестницам — с шестого этажа донизу — как бредовый сон: потолки, резко взметнувшиеся ввысь; раздвинутые, оттопыренные стены, каждая площадка внизу — ненасытная разинутая пасть — и всё затаилось в тяжелеюще–жёлтом… Он не замечал проникающего сухого холода бетона под ногами, пока не вцепился в замок (домофон на ночь выключали) на подъездной двери. Мельком подумалось: хорошо, нет консьержа в холле подъезда — то ли отошёл на минутку, то ли заснул где; увидел бы — начал бы спрашивать, а не спросил бы — посмотрел бы не так, оправдывайся потом…

Но за спиной он вдруг учуял — и мышцы спины судорожно вздыбили плечи — и заторопился открыть дверь: мягко и стремительно скатывается по лестницам, по тёплым следам его босых ног, нечто.

Толстую кнопку заело — медленно, медленно открывается дверь! Леон обернулся: на площадке лифта — за две короткие лестницы от него — отпечатанные на стене объявления для жильцов быстро увеличиваются, искажаясь, как под гигантской круглой лупой.

«Открывайся!» — взмолился Леон.

Дверь под руками дрогнула и внезапно легко метнулась в сторону, ударившись о стену. Он не стал оглядываться на полуосвещённый подъездный холл–аквариум, не стал останавливаться в раздумье, куда бежать дальше, — сразу свернул за подъездный выступ, скрывший его от любого выскочившего бы из подъезда, и побежал по пешеходной дорожке к торцу дома. Стараниями жильцов дорожка там сплошь засажена шиповником и черноплодной рябиной, а дальше — два сквера, поделённые проезжей частью.

Чувствуя себя преступником — знать бы, в чём виноват! — пригнувшись, он нырнул в кусты. Стриженые, с сухими кончиками, короткие ветки цепляли его футболку, царапали голые руки. Он прикрывал руками лицо, но наступил, кажется, на шип, дёрнулся от боли — по скуле резануло. Вгорячах он не сразу понял, выскочил на дорожку, пересекавшую сквер. По вспотевшему лица мазнуло прохладой, и вот тогда‑то ощутилась царапина. Леон остановился. Плохо соображая, что делает, потрогал царапину, слизнул с пальцев сладковато–солёную влагу — «увидел», как чернеет верхний край зеркала…