Путинбург - [9]

— Ну вот и полка для тебя освободилась!

Я забрался на освобожденную Кохом полку и заснул. Мне снился «Титаник». В детстве я видел американский комикс тридцатых годов, черно-белый, где музыканты играли в корабельной гостиной, похожей на купе главного поезда «Красная стрела», а пароход медленно погружался в воду. Но на мне был спасжилет, и я чувствовал: спасусь. Странный такой сон, почти провидческий.

Потом, одержав победу тактическую, Виктор Иванович проиграл стратегически. Он ехал в том же самом купе того же вагона «Красной стрелы» из той же Москвы от того же Чубайса, когда машинист внезапно сорвал тормоз. С полок полетела всякая дрянь, побились бутылки в заначке у проводницы, завоняло дешевым советским шампанским. В вагон вломился РУБОП[45]. Директора арендного предприятия, генерального директора ЗАО «БМП» и еще двадцати АОЗТ невежливо положили на то самое место, где спал, пуская пьяные слюни, герой приватизации Фредди, и затянули ему запястья модными пластиковыми стяжками. В купе зашла легендарная следовательница Валентина Корнилова, сажавшая в свое время Шутова:

— Ну что, дядя Витя? Приплыл? Это тебе не на гаванском Малеконе[46] малолеток за письки хватать! Ты у меня сгниешь, гад, за то, что сделал с лучшим флотом страны!

Витя отправился в изолятор. Фактура в уголовном деле была железная. Неопровержимая. Корнилова вытащила то, что не смогли накопать ни в гэбухе, ни в моей комиссии. Если интересно, погуглите «дело БМП». «Коммерсантъ»[47] в те годы его довольно подробно освещал. Вытаскивали Бормана с кичи Собчак, Басилашвили[48], Куркова[49], Ростропович[50] и академик Лихачев[51]. Вытащили кое-как. Дело развалилось. БМП тоже. Потом Витя пришел ко мне и попросил помочь, снять ролик для предвыборной кампании. Ну и еще Вольский[52] позвонил. Сказал:

— Не обижайся на него. Он ведь нищий как церковная мышь.

Я тебе честное слово даю: он вообще голый.

И я сделал ролик. Бесплатно. В качестве оплаты за величайшую науку в моей жизни. За самый лучший урок. И я честно скажу, как на духу: я ему до сих пор благодарен. Есть такое выражение — «он сделал мой день». Виктор Иванович Харченко сделал не день, он сделал мою жизнь. И именно он вызвал мой интерес к своей крыше — к Косте Яковлеву по кличке Могила.

МОГИЛА

Mы стояли в очереди. Была ночь, ароматный аккорд июньской сирени и стоячей воды петербургских каналов смешивался с фальшивыми нотками пропотевшей пудры и Tendre Poison[53] приезжих попрыгушек из русских и украинских Задрищенсков, наскоро почистивших перышки в дамскомтуалете клуба. Понтовые братки в поддельных «версачах» и «гэссах»[54] пахли магазином для туристов на стамбульском бульваре Ататюрка. Свет красили фонарики в нишах. Клуб был типа элитный и с проверкой физиономий: вульгарным блядушкам и неумытым браткам грубо отказывали в праве на вход, потому что ласково они не понимали и приходилось вышибать.

Он стоял впереди меня — смуглый, в длиннющем плаще, чернявый атлет лет сорока пяти. Стильный по-своему. С тонкими ухоженными усиками и умными холодными глазами. Каждые сорок секунд, как военный пилот времен Второй мировой, он оглядывался, фиксируя картину вокруг. Ну чтобы вовремя увидеть вражеские истребители. Это не раз его спасало. Незадолго перед этим киллер сумел прорваться в его офис на Невском, уложить телохранителей, сбить дверь в святая святых, где он сидел за резным ореховым письменным столом, уставленным иконами, прямо в эркере обаятельного дома эпохи царя Николая Последнего. Он очень спортивный был, недаром в молодости каскадерствовал на «Ленфильме». Бухнулся под стол. Пули вмазывались в бронированные стекла окон, вяло рикошетили по стенам. Киллера сразу положили вбежавшие телохранители. Ну с ним такое постоянно происходило — мастерство не пропьешь.

Он обернулся, увидел меня и протянул руку:

— Я Могила. Привет!

— Блин, легенда, ну привет!

— От легенды слышу!

Мы рассмеялись и сели за один столик. Выпили вискаря, покурили.

— Я твои передачи каждый вечер смотрю.

— Ну дык, елы-палы, я ведь все больше о таких, как ты, рассказываю. Понятное дело, что свежая информация тебе всегда актуальна.

В моей программе всегда звучала вся криминальная сводка по городу. Секретные сообщения и донесения о происшествиях мне сливали с разных сторон. То, что удавалось купить в ментовке, обменивалось на информацию от Конторы. То, что не хотела сливать Контора, сливала приемная полпреда президента. Ну а то, чего совсем ни у кого не было, сливали коррумпированные водители из специального транспортного цеха, обслуживающего морги. Им было все похрен. И плата была чисто символическая, им просто нравилось быть нужными не только мертвым. Я знал все, что творилось в городе каждую минуту. В здании «Ленфильма» у меня был арендован тупичок в глухом коридоре, упиравшемся в подсобку с крохотным окошком, ведущим в вентиляционный колодец. Там висели антенны. Огромные, многометровые, выкрашенные в цвет хаки. Кабели влезали в окно, как пообедавшие крольчатиной удавы, заползающие по норам, на задних стенках таких же коричнево-зеленых приемников. Там всегда пахло перегаром. Два отставных полковника Главного управления Генштаба