Путинбург - [57]

Спорить было бесполезно. Они с мужем всегда жили поперек времени и смыслов. Ей даже в голову не пришло, кто кого подставил…

Так вот, в тот день я заезжал к ним домой. И должен был пройти в кабинет, чтобы взять со стола экземпляр книги Собчака. Дверь открыла Ксения. Я бывал в этой квартире раньше. Это был удивительный объект недвижимости. Так, в представлении племянника Санечки Собчака, наверное, выглядел королевский дворец Людовика XIV. Антикварная мебель, сияющая полировкой, картины в чудовищно массивных рамах, бордовые портьеры и натертый до сияния наборный инкрустированный паркет. И бронза, начищенная до золотого блеска, как каски допотопных пожарных. Эта эстетика в домах провинциалов, пришедших к успеху, меня всегда поражала. Зачем? Это же холодно и фальшиво! Ты же выйдешь сейчас на набережную, увидишь плохо одетых мрачных людей, ободранные грязные машины, поганые сугробы вдоль раскисших от соли улиц, тусклые нелепые фонари, грязные стекла домов, за которыми живут обычные люди, которые верили в тебя, смелого борца с номенклатурой и пламенного оратора, интеллигента до мозга костей и юриста, разбирающегося в тонкостях права.

Собчак в тонкостях не разбирался. Вообще ни в каких. Вкусом не обладал, мог носить самые нелепые галстуки, странные пиджаки, ужасные ботинки, упоительно смаковать дешевый бренди в задумчивой позе, как Ленин, слушающий «Аппассионату». Он не был образованным человеком, был до идиотизма рассеян. Однажды я своими глазами видел, как он принимал американского посла в Смольном. Это была протокольная встреча. Меня попросила приехать пресс-служба мэрии, чтобы сделать сюжет. Это была просто слезная просьба, зачем-то Кремлю надо было показать, что российско-американские отношения широко и доброжелательно освещаются прессой. И вот мы в кабинете мэра Санкт-Петербурга. Входит посол со свитой. Собчак встает из-за стола, протягивает руку, произносит спич. Пытается говорить на английском, но сбивается на русский. У американцев вытягиваются лица. Холеные дипломатические физиономии застывают в шоке. Мэр говорит про российско-английские отношения. Он перепутал. Путин бледнеет. Официальная часть заканчивается. Посол со свитой отказываются пройти в Шахматный зал[329] для приемов, где накрыт фуршетный стол. Скандал. Мрак. Бред. Собчак говорит:

— Ну раз господин посол занят, то встретимся в другой раз.

В коридоре ко мне подскакивает Люда Фомичева, пресс-секретарь мэра, прижимает меня к стенке:

— Дима, я прошу тебя, понимаешь: я ПРОШУ тебя, не мэрия, не Смольный, а я!

Она бледна и чуть ли не трясется. В глазах блестит слезинка.

— Люда, я все понимаю. Проехали.

А так было бы здорово выпустить сюжет «В Смольном мэр Санкт-Петербурга в торжественной обстановке принял посла США за английского». Но сюжет я не выпустил. Глупо смеяться над чужим несчастьем. Законно избранный мэр. Вопросы не к нему. Путин прошел мимо меня, проводив посла до выхода. Спрятал глаза. Естественно, мэр видел расписание своих официальных встреч. Естественно, он знал, что предстоит встреча с американским послом. Но в последний момент шарик заскочил за ролик и картина мира слегка нарушилась. Это было обычным делом. В аппарате Смольного Собчака звали Белый Шаман. Он камлал[330] каждый день. Проводил десятки встреч, подписывал сотни бумаг, раздавал десятки обещаний. Я помню, как он кому-то передал на баланс здание биржи на стрелке Васильевского острова, забыв, что оно на балансе Минобороны. Инвестор охренел, когда потратил кучу денег и узнал, что его кинули.

Собчак умел в совершенстве делать только одну вещь — изготавливать врагов из людей, ему симпатизирующих. Уходило на это не больше пяти минут. Профессор права, он относился ко всем без исключения как к студентам-недотепам. Выслушивал, задавал вопросы, а потом ставил оценку. От двойки до пятерки — в зависимости от того, насколько собеседник правильно излагал его, Собчака, точку зрения, высказанную на лекциях, то есть на предыдущих публичных выступлениях. Говорил он всегда ровно сорок пять минут — можно было сверять часы. И всегда ни о чем. Всегда мимо реальности. Его мир хозяйственного права, его иезуитский катехизис[331] хранился в его подсознании. Всегда доволен сам собой, своим обедом и женой… Величавый, он и сам был не промах. Нарусова ревновала. Но почему-то только к иностранкам. Ей казалось, что муж ухлестывает за Клаудией Шифер[332], которую она называла Клавкой. Про Юлю[333] она знать не стремилась. Или не очень афишировала свое знание.

Вечером с приемов и светских тусовок она посылала на пейджер дочурке сообщение: «Укройся пледом, сегодня в квартире холодно. И лучше надень теплые рейтузы». Обычно, получив месседж, доча посылала маме ответное сообщение: «Мамусик, все хорошо, мне тепло». И продолжала зажигать в компании завсегдатаев ночного клуба «Конюшенный двор». Яркая семья. Транспарентная. Без комплексов.

Собчак проиграл выборы неспроста. Сейчас уже можно с уверенностью сказать: его победа была бы намного страшнее поражения для тех, кто управлял городом. И это поражение ковали долго обоюдными усилиями. Я вот не знаю только одного: хотела ли Людмила этого проигрыша. Потому что остальные хотели явно. Ельцин, очевидно, дал гарантии не только Яковлеву, но и всей собчаковской команде: никто не уйдет обиженным, только приземлите этого парня, пока не полез на президентские выборы. Потому что потом ведь не расхлебаем. А Белый Шаман мог. Вполне. И не расхлебали бы…