Путинбург - [43]

В 1996 году Коляк отыгрался. Он слезно попросил меня перед вторым туром выборов поехать с ним в штаб Яковлева, поговорить с Ириной Ивановной. Коляк привез ей тридцать тысяч долларов. Все тамбовские авторитеты скидывались. Коляк тогда решил окончательно обосноваться под Сергеичем.

— Все как вы просили, вот деньги, вот Запольский!

С Ириной Ивановной мой разговор оказался коротким: она начала пугать меня, я встал и молча ушел. Коляк бросил мне вслед:

— Пожалеешь! Приползешь, ноги будешь целовать!

Но через минуту догнал меня на лестнице и стал льстиво извиняться. Тогда исход выборов в пользу Яковлева еще не был очевиден. Но Яковлев выиграл. Путин уехал в Москву, Ромина контора стала хиреть на глазах. У «Балтик-Эскорта» в очередной раз отобрали лицензию на оружие, но еще до этого Рома уво лил моих охранников. И мне срочно пришлось искать новый ЧОП[256]. Я, естественно, его нашел, а с Цеповым просто перестал общаться. Хотя по-прежнему приглашал его на дни рождения, даже снимал для него рекламные ролики почти бесплатно. Но прежнего ощущения своего величия у Ромы уже не наблюдалось, и он потерял ко мне всякий интерес.

Последний раз мы столкнулись с Цеповым случайно на Стрелке Васильевского острова в 2004-м. Рома увидел номера моей машины, догнал и включил крякалку[257] — какую-то невероятную цветомузыку под решеткой радиатора своего серебристого «гелика»[258]. Попросил типа остановиться. Он был величественен, как фараон, точнее, как мумия в саркофаге каирского музея, и от него разило смертью. Я уже и не припомню, о чем мы тогда говорили, да и не важно. Он хвастался какими-то очередными супернепроверяшками, показывал свой новый сверкающий брюликами Rolex, говорил, что вскоре у него будет свой самолет. Я знал, что он сблизился с Дерипаской и воюет с «Илим Палпом» за какие-то ЦБК. В эту войну были втянуты все СМИ, кто-то сидел на трансляции компромата, кто-то — на блоках, то есть получал деньги, чтобы не участвовать в этой трансляции. Никогда журналисты Петербурга до этого не получали СТОЛЬКО за ЭТО. И Цепов эти потоки умело направлял через своих новых фаворитов, в число которых я попасть не стремился. Еще я знал, что Рома пытается вписаться в конфликт вокруг ЮКОСа и что мент, который был у него на побегушках, стал заместителем министра и метит на первые роли. Правда, в Петербурге на первые роли претендовал мент, который был на побегушках у Коляка. Мы поболтали минут пятнадцать и разъехались по своим делам. Больше я его не видел. Через несколько недель Рома умер в страшных мучениях от отравления неизвестным ядом. Хоронили его под оружейный салют. Был Золотов. Был Кумарин. И многие другие действующие лица и исполнители.

Незадолго перед этим в Ялте произошло десятое покушение на Руслана Коляка. Любил он Крым и тамошних бандюганов. Если до этого ему удавалось каждый раз выживать, то тут сразу наповал. Думаю, что Рома к покушению не имел отношения. По крайней мере к этому.

Я не любитель кладбищ и видел Ромину могилу только на картинке. Там эпитафия из Надсона[259]: «Пусть роза сорвана, она еще живет, пусть арфа сломана, аккорд еще рыдает». Очень точные слова. Дело живет. Аккорд рыдает. Вместе со страной, с городом, со всеми, кто сегодня в любой точке мира видит, что происходит с Россией.

МАЛЫШЕВ

Александр Малышев[260] сидел в клетке для подсудимых. Зальчик горсуда был крохотный, клетушка узенькая. Крупный Малышев казался со стороны пойманным медведем, ему буквально было не развернуться в тесном пространстве. Но он был спокоен: знал, что отпустят. Мы приехали на чтение приговора с Цеповым — тот финансировал сделку и самолично осуществил занос судье Холодову чемодана с наличкой.

— Старик просил пятьсот, мы предложили сто, сошлись на двух сотнях. Надо же пенсию человеку обеспечить! — Рома был доволен собой и весь на адреналине. Еще бы! Такая блистательная операция! Первый раз в истории новой России бандиты в складчину выкупали лидера одной из самых могущественных некогда рэкетирских бригад из цугундера[261], причем почти открыто. То, что Цепову удалось заключить контракт со стареньким судьей и осуществить всю логистику самолично, придавало ему новый вес в криминально-неформальном мире Санкт-Петербурга. И поднимало ставки, закрепляя за Цеповым статус главного решалы. Рома притащил меня в этот зал, сказав, что я просто обязан осветить в своей программе «историческое решение суда» и что Малышев в камере каждый вечер смотрит мои передачи. Цепов мне помогал, так что отказаться я не мог.

В зальчик вошла секретарша:

— Встать, суд идет!

Грузные братки, лысые, рваноухие, ломоносые боксеры-качки порывисто встали. Откуда-то сбоку из своей каморки вышел нетвердой походкой седенький тщедушный лилипут-судья:

— Именем Российской Федерации. Приговор. Бу-бу-бу… Признать невиновным в преступлениях, предусмотренных статьями Уголовного кодекса. Бу-бу-бу… Освободить. Бу-бу-бу…

Аплодисменты бандитов. Слегка заморенный в камере «Крестов» Александр Иванович улыбался из-за прутьев своей решетки, как обладатель «Оскара» на церемонии, гордо выпятив татуированную грудь из расстегнутой адидасовской куртки. Темный зал старинного особняка, оформленный в духе казенного сталинского большого стиля, гудел. Судья высморкал красный нос в серый платочек, взял папки с дубового стола и заковылял прочь. Конвойные вежливо повели Малышева к выходу, но уже не как самого главного бандита, а как-то с почтением. Братки держали дистанцию, обниматься не лезли. Малышев обнял Цепова. Потом протянул руку мне.