Зрелище Гидеона, висящего вверх ногами, возбудило в Заки дьявольское веселье.
— Плачет! — воскликнул негодник, — Гидеон плачет. И слезы кап-кап. Пиноккио — герой, а слезы льет рекой. Все видим.
И на этот раз кулак Шимона Шейнбойма понапрасну с силой рассек пустое пространство.
— Заки! — удалось крикнуть Гидеону сдавленным, хриплым голосом, — Заки, я прибью тебя, удушу, выродок!
Он засмеялся вдруг и умолк.
Итак, все бесполезно. Сам он не перережет последнюю стропу, да и доктор опасается, что если Гидеон останется в этом положении еще какое-то время, то может потерять сознание. Надо поискать иное решение. Ведь нельзя же допустить, чтобы все это длилось целый день.
Кибуцный грузовик тяжело пересек вспаханное поле и стал на месте, обозначенном Шимшоном Шейнбоймом. В кузове установили две лестницы, наспех скрепленное друг с другом, чтобы достичь нужной высоты. Десяток сильных рук обхватил лестницы со всех сторон.
Белокурый командир парашютистов, тот, про которого ходили легенды, стал взбираться по ступенькам. Но едва достиг он места соединения, послышался угрожающий треск, дерево прогнулось под тяжестью тела. Офицер, человек плотный, скорее, грузный, заколебался. Он решил вернуться и укрепить соединение. Спустившись и оттерев пот со лба, он произнес: «Секунду, обдумаем.» Но тут в мгновение ока, прежде, чем успели остановить его, Заки взлетел по лестнице, миновал соединение, перескочив, отчаянной обезьянкой на ступеньки верхней лестницы, и даже кинжал у него в руке, а уж как попал он к нему — неизвестно. Он вступил в единоборство с натянутой стропой. Наблюдавшие затаили дыхание: казалось, мальчишка пренебрегает законами гравитации — не держится, не остерегается, прыгает на самой верхней ступеньке, проворный, гибкий, умелый до изумления.
Всей своей силой навалился нестерпимый зной на повисшего юношу. Глаза его погасли, дыханье почти остановилось. В последнем проблеске ясного сознания увидел он перед собой безобразного брата. Щекой своей ощущал его дыхание. Обонял его запах. Видел клыки, которые торчали во рту у Заки. Невообразимый ужас объял его, как всякого, кто глянул и зеркало и увидел там чудовище. Этот кошмар пробудил в нем последние силы. Он молотил пространство, трепыхался, сумел перевернуться, вцепился в стропу и подтянулся кверху. С распростертыми руками налетел он на кабель и увидел свет. Знойный ветер по-прежнему свирепствовал по всей долине. И третье звено реактивных самолетов сотрясло округу оглушающим ревом.
Ореолом святых страданий окружен отец, потерявший сына. Но Шимшон Шейнбойм вовсе не размышляет об этом ореоле. Ошеломленная, безмолвная свита провожает его в кибуцную столовую. А он знает точно: сейчас его место рядом с Раей.
По дороге повстречался ему мальчик Заки, возбужденный, тяжело дышащий, герой. Дети окружили его, ведь он почти спас Гидеона. Шимшон опустил дрожащую руку на голову своего мальчика и попытался сказать что-то. Но голос оставил его, и губы дрожали. Отяжелевшей рукой погладил он курчавые, пропыленные волосы. Никогда прежде он не гладил его. Еще несколько шагов. Тьма объяла старика, и он грохнулся на одну из клумб.
На исходе Дня Независимости отступил хамсин. В утешение пылающим стенам задул ветер с моря. Обильная роса папа ночью на травы.
Что предвещает бледный нимб вокруг лунного диска? Почти всегда он предвещает хамсин. Завтра наверняка возобновится нестерпимый зной. Месяц май, за ним следует июнь. Ветер прошелся по кипарисам, пытаясь ублажить их от одной волны зноя до другой. Таковы пути ветра: придти, уйти и вновь вернуться. Ничто не ново.
1962 г.
