Пути России. Народничество и популизм. Том XXVI - [20]

В некоторых странах Западной Европы (особенно заметно это было в Италии, а затем во Франции) традиционная борьба между консервативными правыми и левыми развалилась вместе с партиями и президентами, дискредитировавшими себя коррупцией. Это открыло дверь новичкам-популистам вроде Берлускони в Италии в 1994 году. Во Франции на выборах 2018 года традиционные большие партии сыграли весьма незначительную роль, обеспечив победу новичку Макрону.

На протяжении десятилетий в Германии две большие партии, социал-демократы и христианские демократы, находясь во взаимной оппозиции, сменяли друг друга во власти обычно с помощью третьей, меньшей партии. Это работало от Конрада Аденауэра до Вилли Брандта и Гельмута Шмидта, а затем у Гельмута Коля и Герхарда Шредера. Вместе с очередным переходом власти к христианским демократам и Ангеле Меркель появилась новая проблема: партийная система раскололась, и выборы 2005 года привели к формированию «Большой коалиции» из христианских и социал-демократов. Это означало, что ни одна из больших партий уже не могла работать в качестве оппозиции, открыв дорогу популистам. Когда в 2013 году «Большая коалиция» при Меркель была сформирована повторно, это привело к возникновению популистской АдГ. То, что Ангела Меркель, опираясь на традиции ГДР, сосредоточилась на патернализме, а не на выстраивании политических лагерей, дополнительно ослабило традиционную немецкую систему двух больших партий и ввергло ее способность к политической интеграции народа в тяжелый кризис. На выборах 2017 года и СДПГ и ХДС потеряли значительное число избирателей. В конце концов они смогли получить лишь чуть больше половины голосов, как раз достаточных для формирования третьей «Большой коалиции». АдГ же стала сильнейшей партией оппозиции.

Таким образом, в большинстве западных демократий предпосылка для демократической смены власти и уважения к оппозиции оказалась под угрозой вместе с размыванием традиционной системы двух больших партий. В некоторых странах способность к компромиссу, по-видимому, утрачена. Этому также содействует то обстоятельство, что многие традиционные крупные партии потеряли контакт со своими избирателями. Членство в них значительно сократилось. Это облегчило нападки популистов на ведущих политиков.

В Восточной Европе в ходе переходного процесса не сформировались устойчивые пристрастия к новым партиям. Избиратели, скорее, привыкли переходить от одной партии к другой во время свободных выборов. Кроме того, они здесь были более склонны доверять сильному лидеру, следуя традиции патерналистского понимания правления, нерушимого при коммунизме, и отсутствию опыта самостоятельного решения проблем. Им, привыкшим при коммунизме искать повсеместных козлов отпущения, более всех на Западе понравилось, что популисты обвиняют ведущих политиков или истеблишмент во всех недостатках и любых ощущаемых ими неудобствах. Коммунистическое правление приучило их к персонализации политики, и поэтому они проявляют меньше доверия к институтам, которые являются основой функционирования демократического процесса.

Еще одним важным фактором подъема популизма в Германии было игнорирование чувств возможной дискриминации, обездоленности, угрозы своему социальному или этническому статусу в будущем, особенно широко распространенных в Восточной Германии, в бывшей ГДР. Прежде чем произойдут политические действия и принятие решений, необходимо, чтобы состоялся процесс политизации. Этого не случилось по отношению к этим страхам. Поскольку самое широкое распространение они получили только в Восточной Германии, партии, работающие на всю Германию, не уделили им должного внимания. В обществе всегда есть много имеющих различную значимость областей «невыразимого», и чтобы сделать их частью процесса принятия политических решений, необходимо начать процесс политизации.

Смутные опасения возможных будущих лишений существуют во многих странах Европы и США. Они дали популистам возможности манипулировать этими чувствами в своих интересах. Если они поднимают тему, связанную со страхами и тревогами народа, ранее игнорировавшимися партиями истеблишмента, то обвиняют их в преднамеренном замалчивании этой темы или даже представляют это официальное непризнание как часть заговора. Иммиграция людей разных культур и вероисповеданий усилила во многих местах Европы смутный страх перед иностранным проникновением. То, что эти страхи сильнее ощущались в местах с минимальным проживанием иммигрантов, подчеркивает, насколько мало эти страхи основывались на реальных контактах, на встречах с мигрантами, на фактах. В больших городах люди действительно находятся в тесном контакте с иммигрантами и беженцами. В подобных местах эти страхи гораздо менее распространены и вносят гораздо меньший вклад в политическую мобилизацию. Поразительно, до какой степени эти страхи распространяются агитацией и лозунгами популистов, слухами и фейковыми новостями в социальных сетях, в то время как прямой контакт с мигрантами, скорее, поспособствует тому, чтобы сделать городских жителей невосприимчивыми к таким страхам.