Пути неисповедимы - [116]
Произошло это вблизи небольшого острова, в бухту которого мы затем вошли. При японцах здесь был заводик по переработке гребешка. Около заводика осталась целая гора пустых раковин — каждая с добрую тарелку, нижние слои уже поросли травой. В бухте мы наловили креветок, сварили их целое ведро. Это, пожалуй, самое вкусное морское блюдо, которое я ел. Ловили их бреднем вместе с японцами и по их инициативе. При вытаскивании бредня они негромко подпевали в такт что-то вроде нашего «Эх, взяли, еще взяли». У них это звучало: «Ой-ся, ой-ся». Было тихо и спокойно, на тихоокеанском берегу, меньше чем в километре от нас, грохотал, как тяжело груженный мчащийся поезд, морской прибой.
Еще в начале нашего пребывания на Сикотане мы познакомились с местным пекарем, энтузиастом нового края. Говорил он с сильным украинским акцентом и на свой лад переиначивал японские географические названия; например бухту Тибохоробэцу он называл бухтой «типа Горобец» (горобец — по-украински воробей). Рассказывал о полезных ископаемых острова, полезных растениях, но этот энтузиазм не помешал ему крепко ободрать нас на изготовлении сухарей из нашей же муки.
Однажды вечером всем составом — экспедиция плюс команда — отправились в кино в поселке Сикотан, где располагался китокомбинат (за наше пребывание туда ни одного кита так и не привезли). После кинокомедии всей гурьбой набились в большую японскую лодку, чтобы добраться до сейнера. Последним в лодку вошел КаВе (Воскресенский), а она уже почти черпала бортами воду. Сесть ему было некуда, он разместился посередине, но мешала палка, торчащая из дна. КаВе в сердцах ее выдернул и выбросил за борт. Тотчас же из дыры в дне начал бить фонтан искрящейся воды. Этот кол-кингстон японцы используют для слива воды, когда вытаскивают лодку на берег. Настроение от кинокомедии нас еще не покинуло, и мы с хохотом, мокрые, выбрались на сушу.
Надо сказать, что лодки у японцев своеобразны. Они очень большие и без весел. Вернее, весло есть, но оно только одно, огромное, чуть изогнутое дугой и действует как хвост у рыбы. Поперек кормы укреплена плаха, а за ней, ближе к краю — металлический штырь с головкой. Он входит в углубление весла поближе к рукоятке — своего рода шарнир. Лодочник стоит в лодке боком и обеими руками и всем своим корпусом «виляет» или «юлит», как там говорят, этим веслом, описывая сплюснутые восьмерки. Такая конструкция позволяет плыть довольно быстро — один из древнейших примеров бионики.
Мотор нашего сейнера часто ломался. В один из периодов его ремонта КаВе и я решили сделать экскурсию по Кунаширу на лошадях. С помощью местного начальства достали два седла. Из пригнанного с сопок табуна нам дали лошадей, и после обеда мы выехали из Южно-Курильска. В армии мне иногда приходилось ездить верхом, так что, хоть и плохо, но я знал это искусство. А вот КаВе сел на живую лошадь, по-видимому, впервые. Это было заметно с первых шагов тем более, что его лошадь явно не хотела везти такого седока. Особых научных целей наша экскурсия не преследовала. Мы решили пересечь остров с востока на запад и спуститься на юг, сколько проедем. Дорога наша вошла в лес и превратилась в оригинальной путь: шпалы и доски вместо рельсов. Начало темнеть, а «рельсы» кончились, остались только шпалы. Но скоро и это кончилось, а впереди замерцали огоньки костров — лагерь строителей дороги. Они рассказали, как двигаться дальше. Светила луна, и путь был виден. Лес кончился, впереди замаячили холмы, послышался шум моря. Остановились, стреножили лошадей и расположились прямо на траве спать. Перед сном я еще поглядел за лошадьми и успел рассмотреть на берегу темные кучи, показавшиеся мне домами. Впечатление поселка усиливало низкое сооружение с голыми стропилами. На том и заснул.
Утром нашли лошадей, оседлали и тронулись в путь. Темные кучи оказались огромными кустами шиповника с плодами, величиной с добрый грецкий орех. А вот низкое сооружение с голыми стропилами было всего-навсего ... скелетом огромного кита. Его ребра, действительно, напоминали стропила, они были совершенно белыми, зато позвоночник позеленел от времени. Большой холм, замеченный нами накануне, вдавался в море и там круто обрывался. Да и с суши он не казался пологим и весь был покрыт травой. На его вершине стояла небольшая и очень скромная деревянная буддийская пагода, а перед ней «раскосые» священные ворота. Кругом ни души, ни строения, и лишь три стихии — небо, вода и земля.
Вскоре мы добрались до рыбацкого домика, где жили несколько русских парней. Они нам очень обрадовались, а узнав, что мы еще не завтракали, сожалели, что нет ничего подходящего и вынесли круглый солдатский котелок с малосольной красной икрой и две деревянные ложки. После такого завтрака мы тронулись дальше. В одном месте спугнули табун одичавших лошадей голов в пятьдесят, оставшийся после японцев. Рассказывали, что такие табуны были и на других островах. Тропинка, по которой мы двигались, иногда уходила от берега, поднимаясь в покрытые лесом горы, круто обрывавшиеся в море. На обрывах росли деревья с ветвями, сдвинутыми в одну сторону от моря от постоянно дувших ветров. Иногда тропинка пролегала через заросли сахалинской гречихи, скрывавшей всадников с головой или через низкорослый бамбук с неправдоподобно жесткими листьями. Проезжали мимо скал удивительно красивой формы, напоминавших тонкое, длинное пламя свечи. Почти белые, они были живописно разбросаны среди зеленых кустарников.
Александр Ковинька — один из старейших писателей-юмористов Украины. В своем творчестве А. Ковинька продолжает традиции замечательного украинского сатирика Остапа Вишни. Главная тема повестей и рассказов писателя — украинское село в дореволюционном прошлом и настоящем. Автор широко пользуется богатым народным юмором, то доброжелательным и снисходительным, то лукавым, то насмешливым, то беспощадно злым, уничтожающим своей иронией. Его живое и веселое слово бичует прежде всего тех, кто мешает жить и работать, — нерадивых хозяйственников, расхитителей, бюрократов, лодырей и хапуг, а также религиозные суеверия и невежество. Высмеивая недостатки, встречающиеся в быту, А. Ковинька с доброй улыбкой пишет о положительных явлениях в нашей действительности, о хороших советских людях.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.