В восьмидесятые годы вышли фундаментальные труды Е. М. Мелетинского по компаративистике: исследование о средневековом романе[60] и книга об исторической поэтике романа и эпоса[61]. В период «перестройки» и после Е. М. Мелетинский посвятил много сил организации центра литературных, семиотических и культурологических исследований в Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ).
Мне осталось выйти за пределы той научной школы, к которой я принадлежу, и попытаться, в заключение этого обзора как-то отнестись к тем направлениям, которые по-настоящему возникли только после падения коммунизма.
Все они развиваются уже совершенно новым образом и в совершенно новой обстановке. Для описания этой обстановки необходимы новые исследовательские приемы, поскольку здесь речь должна будет пойти о тех новых проблемах, которые возникли в связи с той действительно имевшей место в России перестройкой всей области гуманитарного знания, которая — как это произошло ранее и на Западе — существенно атомизировала и сузила исследовательское поле. Это относится и к жизни всех новых направлений литературоведения, которые возникли после падения коммунизма. Возникли как новые академические, так и не связанные с академической наукой области гуманитарных интересов.
Одни, такие как религиозно-философские труды, привлекающие литературу как объект своего интереса, могут считаться своего рода фениксом, воскресшим из огня, поскольку их предки существовали до 1917 года, а также на Западе у русской эмиграции. Но религиозно-философским внукам еще очень далеко до дедов.
Другие — морфизмы соответствующих западных (главным образом, американских) школ — являются, скорее, чем-то вроде посредственных диктантов, написанных усердными (или не очень) учениками приготовительного класса. И так, и так — уровень, даже не научный, а просто уровень дискурса этих сочинений в обоих случаях не дотягивает до уровня разговора тех, с кого они сознательно или бессознательно берут пример. Их черёд быть объектом подобного обзора ещё не настал.
И последнее. Надо подвести какую-то черту под теми экстранаучными, но вошедшими в плоть и кровь соответствующих произведений и посвященного им дискурса, понятиями «новой религиозности» и «новой идейности», которые я широко употреблял в ходе этого обзора. Я смею думать, что оба они никуда не исчезли и не исчезнут, хотя их судьба вырисовывается по-разному. Новой религиозности, конечно, приходится не очень удобно рядом с открывшейся снова и вполне укрепившейся традиционной религиозностью, каков бы ни был её конкретный конфессиональный признак. Тем не менее, мне кажется, что если литературоведение и в будущем захочет говорить о литературе как части огромной исторической традиции, а не просто о социальном факте вне связи с понятиями «внутренней необходимости» и «одухотворённости», то ему не обойтись без опоры на эту новую, внутреннюю религиозность, которая вполне может ощущать себя находящейся где-то рядом, вне, над и проч. по сравнению с традиционной религией. Что же касается новой идейности, то её положение проще: она вырастает стихийно из органического протеста свободной мысли против зажимания ртов и против политкорректности. Здесь у настоящего литературоведения есть чем заняться.
«Paths and Landmarks», written by Dimitri Segal, one of the active members of the Moscow-Tartu semiotic school, is a concise history of Russian literary criticism and academic scholarship throughout the 20>th century. Attention is mainly focused on the emergence and development of the formal school of Russian literary criticism (B. Ejkhenbaum, V. Shklovsky, Yu. Tynyanov) against the background of the relevant ideas of the Russian comparative folkloristics (A. Veselovsky and O. Potebnia). Special place is devoted to the pioneering ideas of Vladimir Propp and Olga Freidenberg concerning, respectively, the genesis of folktale and the dynamics of archaic mythological motifs of death and resurrection. Several chapters deal with the history and ideas of Russian literary semiotics and structuralism.