Пути и судьбы - [16]

Когда старуха Ази дрожащей рукой развязала узелок и попыталась сунуть доктору несколько монет, он с доброй улыбкой отвел ее руку и сам протянул ей сложенную вчетверо бумажку.

— Возьми, пригодится… Год тяжелый, верно, туга приходится сиротам…

— Доктор…

— Возьми, возьми, не тебе даю, а этим несчастным, — сказал Овьян взволнованно. — Я, кажется, знал их отца… Кажется, видел… да… да…

Старуха схватила руку доктора и потянулась к ней губами.

— Не надо, я не святой… Я врач, и только…

Микаэл услышал слова Овьяна, и ему показалось, что перед ним действительно святой.

Сквозь голые ветви деревьев просвечивало посветлевшее небо. Издалека донесся пронзительный гудок Главных железнодорожных мастерских. Ширясь, он разносился над еще окутанными утренним туманом домами, улицами, площадями, облетевшими деревьями садов И скверов.

4

В больнице диагноз Овьяна полностью подтвердился. Аби угрожала гангрена. Обычные лекарства едва ли могли спасти его. Оставалось одно — отнять руку, и отнять непременно до локтя, так как заражение могло пойти дальше.

Несчастье, происшедшее с Аби, совсем надломило здоровье матери. Она окончательно слегла. Приступы кашля повторялись все чаше и чаще. Больная не хотела ни есть, ни пить, стала ко всему безучастной.

Когда ребята уходили из дома, Ази на правах старшей покрикивала на Сона, стараясь как-то подбодрить, поддержать ее. Но напрасно.

— Пришел мой конец, Ази… Мне надо было умереть раньше Тиграна, чтобы не видеть ни его конца, ни несчастья моего Аби. Кто знает, какую новую беду готовит мне судьба на завтра? — сокрушенно говорила Сона старухе.

А Аби, потихоньку оправившись, принялся за свои старые проделки. Развивая левую, здоровую руку, он понемногу стал забывать о том, что у него была когда-то правая, будто он так и родился — одноруким. Пользуясь одной левой рукой, он так ловко взбирался на деревья, что ему могла бы позавидовать любая белка. А в драку с ним лучше было и не вступать: неожиданными ударами головой и ногами он мог сбить с ног кого угодно.

— Знаешь что, Муки? — спрашивал он старшего: брата.

— Скажешь, буду знать.

— А вот что: говорю, не будь у меня этого рукава, я бы не знал, чем утирать нос… — И озорной мальчишка, утирая нос пустым рукавом, начинал, подкидывая его вверх, вытанцовывать, как какой-нибудь балаганный шут.

Микаэл не знал — радоваться ему или сердиться. Да и не хотелось лишний раз напоминать брату о его увечье. А Левон, обхватив Аби, поднимал его, подкидывал вверх и, перевернув вниз головой, грозил бросить наземь.

— Скажи, ты поумнеешь когда-нибудь?.. Ну, говори же, поумнеешь?

Аби в ответ только хихикал. Кому он подчинялся, чтобы подчиниться Левону? Все так же хихикая, он; продолжал висеть вниз головой, ухитряясь по-прежнему размахивать пустым рукавом и паясничать.

Мать молча наблюдала за детьми с постели и невольно радовалась тому, что они, увлекшись игрой, могут хотя бы на несколько минут забыть о своих горестях. Она редко видела вместе всех четверых. Аби где-то шлялся по целым дням; Микаэл с утра до вечера обивал чужие пороги в поисках заработка; Левон, уйдя из кузни, поступил в какую-то типографию. Там по утрам он помогал складывать свежие, пахнущие типографской краской газеты, а потом, зажав под мышкой очередную пачку, бегал по улицам, звонко выкрикивая: «Новости, свежие новости!..»

Дома, с матерью, оставался один Арменак. Он целый день возился в своем крохотном садике, разрыхлял землю, рыл ямки для новых саженцев, починял изгородь.

— В Арсена пошел! — думала мать, вспоминая жившего где-то в горном селе Армении брата. Арсен был когда-то самым близким, закадычным другом Тиграна. Потом уехал в село, сдружился с землею и позабыл не только о друге, но и о родной сестре.

А Сона часто вспоминала брата, тосковала по нем. Написала ему два письма, но не получила ответа.

Хотя бы после гибели Тиграна приехал. Нет, пропал. Из ребят знал его только Микаэл, остальные и не видели. Арменаку был год, когда Арсен, приехав в город, захотел его взять к себе, усыновить: своих детей у него не было; Сона тогда не на шутку рассердилась, а Тигран только хитро улыбался и молчал. Видно, не хотелось ему обидеть Арсена, к тому же он знал, что Сона ни за что не согласится отдать ребенка. Так оно и вышло. Арсен страшно обиделся и вскоре уехал. Вот с тех пор от него ни слова, ни звука. И только случайно долетала иногда до Сона какая-нибудь весточка о нем.

5

Вырвавшись из рук Левона, Аби мгновенно ускользал во двор и оттуда продолжал дразнить брата:

— Чушка, чушка, грязная чушка!

Сначала он прозвал Левона «чушкой». Позже, когда брат стал возвращаться из типографии весь измазанный краской, он стал называть его «грязной чушкой»…

— Убирайся отсюда, безрукий черт, не то… — накидывался на него Левон. Микаэл хватал его за полу:

— Брось, не сердись на этого дурня…

Микаэл знал, что для Аби лучше не попадаться в руки Левона — чертовски силен был парень.

Микаэл не без почтения относился к брату, но, конечно, не из-за его силы. Их с Левоном связывала тайна, которой никто, кроме них двоих, не знал. Даже мать.

Левон возвращался с работы поздно, иногда за полночь. Не успев как следует сомкнуть глаз, он уже должен был снова подыматься — пора было идти на работу.