Пути и перепутья - [158]

— Лучше без отчества, — заметил Олег.

— Хорошо! Пишем дальше!..

«В результате деловой критики, показавшей высокую сознательность и государственную зрелость рабочих… собрание сумело за отдельными частными фактами разглядеть неприглядную картину, создавшуюся в результате порочного руководства цехом со стороны его начальника товарища Ковригина… Ковригина…» Дальше: «Особенно принципиальным, деловым и глубоким было выступление молодого инженера Аркадия Хаперского».

— Это правильно! — поддержал Олег.

— Тогда все в порядке! — обрадовался Оборотов. — Прикладываем, Аркаша, твое выступление. Ты же по статье шпарил? Так… И теперь в двух-трех словах концовочку.

— Минутку! — Олег, что-то черкавший на подоконнике в своих бумагах, выпрямился. — Пишите, Лена: «Большую работу по подготовке собрания провел инспектор отдела кадров Петр Щербатый». — Заметив, что Лена вопросительно смотрит на Оборотова, Олег подал ему подчеркнутые страницы, объяснил: — Это очень нужно. Тут данные по молодым рабочим. Всего два абзаца…

— Пойдет! — мельком проглядев их, воскликнул редактор и тут же продиктовал Олегову вставку и свою концовку: обкатанные фразы примыкали друг к другу как кирпичи.

Кончив диктовать, редактор устало бросился в кресла.

— Славно поработали! И наборщиков не задержим… Леночка, стрелой в типографию!.. Да! А подпись-то? — спохватился он. — Хаперского? Нельзя… О нем в статье говорится. Пролеткина — тоже… Эх! Рискну подписать сам! Нет возражений, Олег?

— А Протасов?

— Протасов пока стажер, — небрежно перечеркнул редактор все наши прежние с ним разговоры. — На такую статью его подпись не тянет… Ему надо еще имя завоевать.

— Вам виднее, — Олег пожал плечами и вдруг нахмурился. — Все? Можно идти? А Василий вам нужен?

— Нет, может быть свободен.

Оборотов уже сбрасывал в корзину ненужные бумаги и не оглянулся на нас, но Хаперский вышел проводить.

— Ты вроде чем-то недоволен, Олег? — насторожился на лестнице. — Дело абсолютно чистое!

— Знаю, — Олег отвернулся. — Я просто устал и без обеда.

— Организовать машину? Только скажи!

— Мы лучше пройдемся.

— Поверь, Олег… Я очень высоко тебя ценю…

— Скотина! — с яростью сказал Олег на улице, когда мы остались вдвоем. Через несколько шагов он успокоился. — Я не про Хаперского, трудно его понять, очень уж вокруг меня нынче суетился. А на собрании был на коне — основательно выступил, вовремя… Я и не про Ковригина — мне его даже малость жаль… Сядет человек не в свои сани, трясет его, выбрасывает из них, он уже весь в синяках, а все равно за них держится. Что за радость? Я, Васька, про себя! Был момент — чуть не сдрейфил, — когда про Надю бузу затеяли. Врезали мне прямо под дыхало!… Даже выругаться захотелось. Оскомина от всех разговоров в этом цеху. Только и слышишь: «Правду не найдешь…», «У нас тот прав, у кого больше прав» и прочее — целая философийка. Откуда? В зале, я видел, фронтовики сидели. Под пули, под огонь смертный лезли, себя не жалели. А тут чего берегут? Свой покой? Но что за житуха, если не цех у них, а болото?.. Вот и выходит: как на войне, так и в мирной жизни без мужества не обойтись. Без гражданского мужества… Говорят, дурной пример заразителен, с этим трудно спорить. Но добрый, положительный, я уверен, сильнее! И Володька прав — в людях много хорошего. Только встать открыто, во весь рост порой не легче, чем в атаку первым подняться… В том-то и пироги!..

Когда Олег начинал «проговариваться», мой рот замыкался наглухо. Друг выкладывал передуманное, выстраданное, а меня заставал врасплох. И я едва успевал следить за скачками его мыслей.

— А ты мне что ляпал? — неожиданно оказал он. — Зачем, мол, эта комсомольская работа?.. Да затем прежде всего, чтобы не боялись или не ленились с хорошим против плохого встать, чтобы знали, что их поддержат! А в юности это ох как надо! И может быть, для всей жизни, чтобы не прокоротать весь свой век с этой паршивенькой философийкой…

Олег пропустил в молчании с десяток шагов, потом снова заговорил:

— Хаперский кто? Технарь, технократ. Но он прав: первое дело на заводе сейчас перестраивать на передовой лад производство. Но как это делать? Вот в чем вопрос! Чтоб не по приказу только дело шло, а и без приказов — от каждого, от души. Чтоб люди на этом духом крепли и богатели, жили поинтересней, поколлективней… «Выстрел был, создадим канонаду» — твой редактор про свое оказал. А я — про свое. Сегодняшний выстрел мы во всех цехах повторим, чтобы везде разбудить молодежь. Пока я лишь горстку нашел на заводе таких, кто готов быть, а не казаться, — из фронтовиков, из молодых специалистов, из тех, кто в нашей школе учился. Теперь задача посложнее. Как и в этом цехе, всех молодых рабочих надо обследовать, чем каждый дышит, как живет и трудится, кому чем помочь… А их ведь несколько тысяч, тут горсткой гвардейцев не обойтись, нужна целая гвардия… И она будет! Верю! Для того, друг Васька, и поход затеваем на Утюжок. Посмотрим, кто явится, как себя поведет, на кого и в других делах положиться можно. А потом, потом… Все! Молчим! Утро вечера мудренее!..

Олег повеселел. Оказалось, что и он может ходить так, как когда-то Зойка хаживала: подпрыгивать на ходу, крутиться во все стороны, выписывать зигзаги. Мы мигом долетели до нашей улицы с утонувшими в кромешной тьме домами. Пролеткинская терраса тускло светилась за старой вишней, а в палисаднике негромко разговаривали. Олег потянул меня с дороги к забору.