Пути и маски - [6]

— Я здесь, сердце моё! — бодро крикнул он в ответ, пряча перо в карман. Успеется. Они обязательно обсудят это, но — позже.

Ринцо поднялся наверх и вошёл в первый проём направо — в форме арки, во вкусе Лауры. Вообще всё убранство дома как-то незаметно сложилось именно в её вкусе, и Ринцо абсолютно не возражал.

Здесь вечно пахло красками, иногда — мелом или влажной глиной, а ещё было очень светло. Хорошее освещение требовалось Лауре для работы, но жара вкупе с этими ароматами порождала во всех смыслах сногсшибательный эффект. Ринцо часто недоумевал, как его прекрасная художница проводит тут целые дни, не теряя сознание.

— Ну, добрый вечер, — спокойно сказала Лаура, откладывая палитру на столик и хрустя уставшими пальцами. Она стояла возле мольберта — такая маленькая и хрупкая, в льняной домашней блузе и юбке под перепачканным краской фартуком. Копна иссиня-чёрных волос была стянута в простой узел на затылке — такая роскошь на голове мешает работать — и открывала шею, от совершенных линий которой Ринцо до сих пор приходил в мальчишеский восторг. Брови на гладком смуглом лбу удивлённо приподнялись. — Что-то случилось? Ты выглядишь… растерянным.

Ринцо улыбнулся: ничем ведь её не обманешь… Он обнял Лауру и, наклонившись, поцеловал её в ямочку на подбородке.

— Я всегда теряюсь, когда вижу тебя. Ты разве не знала?

Фыркнув от смеха, Лаура высвободилась. С наигранной ненавистью ткнула пальцем в мольберт:

— Ты только взгляни. Ещё один день впустую.

— Почему же впустую? — возразил Ринцо, мельком посмотрев на холст. — По-моему, ты почти закончила. Это ведь эр Даола?

— Точно. Приходил сегодня позировать, — Лаура скорчила гримаску и принялась отмывать кисти в деревянной плошке. Ринцо невольно залюбовался выверенными, ласковыми движениями её пальцев. — Его жена заказала, для подарка. Заплати она поменьше — и я не взялась бы, думаю. Он просто старый осёл.

Ринцо сдержал смех, в очередной раз подивившись тому, какой смелой в суждениях становится Лаура, когда они остаются наедине. На людях она была воплощённым тактом — лучших манер, пожалуй, в королевстве не найти… Впрочем, положение женщины-художницы — редкое в Кезорре и немыслимое где-то ещё — к этому обязывало. Так что Ринцо очень ценил её искренность.

Если только она вправду полная, эта искренность… Ринцо показалось, что перо обожгло ему ногу сквозь ткань штанов. Он поскорее прогнал глупые подозрения.

— В самом деле, похож, — с улыбкой сказал он, вдруг осознав, что титул осла Лаура избрала не случайно: на портрете она чутко подметила и вытянутое лицо, и оттенок светло-серого одеяния, и туповатую печаль в глазах эра… В целом портрет был парадным, вполне серьёзным — как и полагается придворной живописи, — но стоило всмотреться в блики, тени, линии — и вскрывалась бунтарская ирония. Эту игру смыслов Ринцо считал отдельным талантом Лауры — она отличала все её работы, вплоть до мелких набросков на случай.

— А как там дела в государственных верхах? — поинтересовалась Лаура. Закончив с кистями, она с томной усталостью взялась за тесёмки фартука; Ринцо, усмехнувшись, поспешил ей помочь.

— Ровным счётом ничего нового. Невыносимая скука, как всегда.

— Так уж и скука? — с сомнением хмыкнула Лаура, откидывая голову ему на плечо. Ринцо не удержался и поцеловал её ещё раз — теперь в макушку. — Эр Даола сказал, что альсунгцы взяли Академию. Это правда?

Помедлив, Ринцо отпустил её.

— Правда.

— И что теперь? — Лаура подвинула мольберт поближе к окну, оставив краску сушиться. Ринцо наблюдал за ней с обострённым вниманием, любуясь точёными руками, профилем, золотистым отливом кожи… Ясным умом, светящимся в глазах.

Нет, они не тронут её. Просто не посмеют. Это же Лаура. Его Лаура.

Ринцо стиснул проклятое перо в кармане. Это вполне может быть ошибкой… Нелепой шуткой. Чем угодно.

Может ли?…

— Ринцо? — Лаура щёлкнула пальцами, возвращая его к действительности. — Ты снова «сошёл с тропинки»?…

— Да, — принуждённо засмеялся он, проводя рукой по лицу. — В какой-то тёмный лес… Устал, наверное. Прости.

— Бедный мой, — она озабоченно коснулась его щеки. — Ничего, сейчас передохнёшь… Но всё-таки — что там с Альсунгом?

Ринцо вздохнул. И почему его жена так интересуется политикой? Должно быть — потому что исключительна во всех отношениях. Другие Правители должны завидовать ему.

— Я позже расскажу, хорошо? — пообещал он — и вдруг, решившись, поймал её взгляд. Мгновенно утонул в тёмно-карей, почти чёрной, глубине. И, прочитав там немой вопрос, полез в карман.

— Так, может быть, пойдём ужи… — Лаура взглянула на перо и, прикусив губу, с заминкой закончила: — …нать. Что это такое?

— Я нашёл его под нашей дверью, — с мягким нажимом сказал Ринцо. Он смотрел на жену очень пристально, так что от него не укрылась мгновенная бледность у неё на лице. Лаура не стала, разумеется, кричать, пятиться или падать в обморок — как поступили бы другие женщины. В таких случаях она просто сильно бледнела.

— Моё имя, — прошептала Лаура, разобрав полоски на пере. Ринцо по-прежнему протягивал его ей, но она не коснулась находки.

— Да. Ты знаешь, чей это символ?