Пути и маски - [150]

— Ты ничего не расскажешь о своём допросе, волшебник? — спросил Бадвагур, пыхтя трубкой. В тесном помещении скоро стало нечем дышать, но он определённо наслаждался.

— Она связалась с тобой? — не глядя на него, Альен ответил вопросом. — Сен-Ти-Йи, колдунья. Влезла к тебе в голову?…

Агх довольно долго молчал. Потом произнёс:

— Наверное, я не закончу её.

Голос его звучал очень грустно, но без лишнего трагизма. Примерно так, как когда он говорил, что никогда не вернётся в Гха'а: нечто ужасное, но неизбежное, с чем приходится жить каждый день.

— Статуэтку? — уточнил Альен. Бадвагур кивнул. Почему-то при этом снова стало заметно, какая круглая и смешная у него голова — так, будто сейчас первый день их встречи.

«Какую из двух?» — мог бы спросить Альен, но не стал. В общем-то всё и так ясно: агх имеет в виду Кинбралан в миниатюре.

Луч от его огонька полз по стене — густо-серебристый, до нелепости красивый. Слабая, неуверенная копия луны… Альен почему-то вспомнил, что на севере уже почти весна. Скоро в Долине Отражений сойдёт снег, а на Дубе проклюнутся почки. Живя в одиночестве, он любил иногда слушать птичье пение — а иногда стрижиные трели по утрам, наоборот, раздражали. Так бывает с близкими, в любви которых уверен и оттого разучился ценить.

Ценит ли он Бадвагура? И умел ли когда-нибудь?…

Альен сел на мешки с гвоздикой — на то место, где очнулся, — и начал подбирать доводы.

— Я не стою этого, — сказал он. И поднял руку, предупреждая возражения. — Нет, это не самоумаление. Я знаю, о чём говорю. Может быть, ты имел бы право сделать это ради кого-то ещё. Может, кто-то другой поступил бы верно, делая это для меня, — (Ривэн? Нитлот? Горо? Отец, решивший вдруг искупить?… Ах, просто смешно). — Но только не ты и не так. Это не значит, что я не благодарен…

— А ты не благодари, волшебник, — Бадвагур посмотрел на него. Тёмно-карие глаза глядели прямо и ясно, и, по сути (Альен впервые подумал так), были по-своему красивы. Люди всегда считали агхов уродами — наверное, видя в них усиленные собственные несовершенства… Но сидящий перед ним карлик был более ладным и симпатичным, чем многие длиннокостные великаны. — За такое и не благодарят. У нас-то точно. Кузнец ведь не благодарит подмастерье, который держит для него деталь на наковальне. И мастер не благодарит изумруды за то, что они зелёные. Это просто должно быть так, вот и всё.

— Нет, — терпеливо повторил Альен. Он готов был повторять это до бесконечности — столько раз, сколько нужно, чтобы до Бадвагура дошло. Чтобы слова просочились в этот шишковатый лоб, как свет с улицы просачивается в тёмную каморку. — Это не должно быть так. Я хочу, чтобы ты понял это — прежде, чем сам запрещу тебе.

— Не сумеешь ты мне запретить, — без всякой напыщенности, но и без злости сообщил Бадвагур. — Ты всё же не отец и не мать мне, волшебник. Ты не вождь моего клана. Ты не Катхаган и не один из каменных духов гор. А больше мне некому подчиняться… Знаешь, — усмехнувшись, он отправил трубку в другой угол рта. — Однажды вождь Далавар сделал мне заказ — каменную шкатулку для документов. Украшенную резьбой, как следует, к тому же из малахита; а с малахитом непросто работается, иногда он слишком мягкий. Вождь Далавар знал, что с такими просьбами я стараюсь быстрее расправиться, чтобы приняться за что-нибудь поинтереснее… Приняться акх-шеех, с душой. Вождь изобразил строгость и запретил мне приносить готовую шкатулку раньше, чем спустя шесть дней. Но я сделал и принёс её на следующий вечер, — Бадвагур назидательно помолчал, будто давая Альену время осмыслить это. — Видишь, даже вождь клана Эшинских копей кое в чём не был мне указом. А ты — мой друг, волшебник. Есть развилки, на которых положено слушать только сердце и совесть.

Альен хмыкнул, хотя что-то за рёбрами сдавило от боли после этих слов, а колени внезапно ослабли.

— Самая длинная речь от тебя за всё время нашего знакомства… Но сути дела это не меняет.

— Правильно, не меняет, — не стал спорить агх. — Я сделаю, как просит старая ведьма, чтобы ты выжил. Чтобы смог идти дальше и уплыть на запад. И ты не сумеешь меня заставить.

— Ты знаешь, что сумею, — многозначительно сказал Альен. Он посмотрел на серебристый луч и искривил его, даже не шевельнувшись. Бадвагур наблюдал с любопытством ребёнка, который следит за железной механической игрушкой (почему-то Альену казалось, что у агхов-детей именно такие игрушки в ходу — хотя кто сказал, что их не тянет к деревянным лошадкам и куклам?…) В угоду ему Альен свернул луч в изящную завитушку, поместил его в центр стены и увеличил, разделив на сектора. Получилось нечто вроде круглого одноцветного витража.

— Впечатляет, — признал Бадвагур, улыбаясь в бороду. — Только у агхов врождённая сопротивляемость магии. Об этом ты не забыл, волшебник?

— А я некромант и Повелитель Хаоса, — в тон ему напомнил Альен, глядя на свои ногти. — Это тебе известно, резчик?

Вздохнув, Бадвагур поскрёб голову. Он не мылся так же долго, как Альен с Ривэном, но выглядел почему-то куда опрятнее — с учётом избитого лица и кровоподтёков на рубахе.

— По-моему, мы тратим время на глупости. Кейде-кхе, каменная труха из пустой породы… Можно препираться бесконечно и ни к чему не прийти. Ты не удержишь меня, волшебник, если я решу поступить так. А я решу.