Пути-дороги - [89]

Гитлеровцы установили пулеметы в кювете по одну сторону шоссе, нам пришлось залечь с противоположной стороны.

Время тянулось очень медленно. Потом мы услышали стук лопат у себя за спиной — это наши артиллеристы устанавливали пушку.

Один из партизан выпустил осветительную ракету, чтобы наши артиллеристы могли разглядеть, где остановились немецкие машины. Третий снаряд из пушки поджег одну из машин. Через минуту мы услышали шум моторов — это гитлеровцы решили отвести машины в более безопасное место. Мы сразу же приободрились. Усилив огонь, мы с криком «ура!» устремились вперед. Огонь противника стал ослабевать, немцы начали потихоньку отходить. Вскоре мы услышали, как заревели моторы машин. Оккупанты убрались восвояси. Наши артиллеристы послали им вдогонку несколько снарядов, и на этом преследование было прекращено.

Мы окружили наших артиллеристов, поблагодарили их за помощь. У нас оказалось двое раненых, но все могло кончиться гораздо хуже.

Героем дня, вернее ночи, был наш артиллерист. Мы помогли ему прицепить к упряжке пушку и даже погладили ее ствол, будто это было живое существо. В хорошем расположении духа мы догоняли отряд, командир которого уже послал за нами двух конных разведчиков, с которыми мы встретились в пути.

Где-то недалеко от Западного Буга с нами произошли два события, надолго запавшие в память…

Поскольку местность в том районе была безлесной, нам приходилось двигаться быстро, чтобы как можно скорее пройти ее. Наш марш продолжался безостановочно днем и ночью. Даже в селах мы не останавливались. Разве что порой, проезжая через какое-нибудь село, соскочишь с лошади или повозки, забежишь на минутку в какой-нибудь дом, попросишь хлеба или молока — и скорее обратно, чтобы не отстать от своих.

Противник, по-видимому, разгадал наш маршрут, так как на рассвете второго дня с каждой высотки, из каждой группы домов нас начали обстреливать из станковых или ручных пулеметов.

— Ни в коем случае не останавливаться! Двигаться как можно быстрее! Огонь вести только с ходу! — таков был приказ.

Так продолжалось два дня и две ночи, а на третий день под вечер, смертельно уставшие, мы спустились в какую-то котловину и оказались в кольце вражеского окружения.

С близлежащих высоток взлетели в небо осветительные ракеты, и сразу же началась стрельба. Колонна остановилась, повозки наезжали одна на другую.

— Назад! — последовал приказ.

Началось нечто невообразимое: повозки перемешались, никто не знал, где находится его взвод или рота. А в это время гитлеровцы открыли огонь.

— Стой! — последовал новый приказ.

Мы оказались в полном окружении.

Смертельно уставшие люди бросались на мерзлую землю или ложились на повозки и мгновенно, несмотря на стрельбу, погружались в тяжелый, похожий на обморок сон. Повозки и люди забили до предела котловину длиной километра два и шириной добрый километр. Партизаны не стреляли, и это беспокоило гитлеровцев. Они тоже прекратили огонь, но стали чаще освещать местность ракетами: им хотелось установить, что мы предпринимаем. Когда гасла очередная ракета, в котловине становилось еще темнее, а общую тишину нарушали лишь храп лошадей да бормотание спящих партизан.

Однако командир отряда вместе с комиссаром и несколькими разведчиками вскоре отыскали самое слабое место в кольце окружения и со взводом партизан и пятьюдесятью повозками, на большинстве из которых везли раненых, вырвались из кольца. Проехав километра три, они укрылись в огромном лесу, который тянулся до берегов Буга. Оставив повозки с ранеными в чаще, командир с горсткой партизан пробился обратно к отряду. На все это ушло несколько часов.

Гитлеровцы же со свойственным им педантизмом время от времени освещали местность ракетами, периодически прочесывали лощину пулеметами, однако атаковать не решались. Они панически боялись партизан, хотя те и не открывали огня.

Оказавшись снова в отряде, Боров приказал командирам рот и взводов явиться к нему. Разумеется, делалось все это незаметно для противника. Через полчаса весь отряд был уже готов к прорыву. Скрипели повозки, раздавались команды, взад и вперед носились с указаниями конные посыльные. По замыслу командира отряда был образован огромный клип, острие которого состояло из конных и пеших партизан, а ядро — из повозок. Боров лично руководил прорывом. Партизаны одновременно открыли огонь из всех видов имеющегося у них оружия. Грохот стоял невообразимый, его дополняли свист кнутов, скрип множества повозок, ругань возничих. Огромная колонна, похожая на извивающуюся змею, тронулась с места.

Через несколько минут кольцо вражеского окружения было прорвано. К рассвету весь отряд уже сосредоточился в густом лесу. Повозки укрылись в зарослях, лес ощетинился усиленным дозором.

Часов в семь утра над лесом появился немецкий самолет-разведчик, который на большой высоте описал несколько кругов.

— Никакого движения! Замереть! — От партизана к партизану передавался этот приказ командира.

Но, видимо, с самолета все-таки заметили нас. Голые, лишенные листьев деревья не могли полностью скрыть нас от воздушных разведчиков противника. Самолет развернулся и, снизившись, на бреющем полете открыл огонь из пулеметов.