Пути-дороги - [104]

В Овруче Габор встретился и с самим Ковпаком. Они долго беседовали. Ковпак интересовался всем: и что скажет Габор о венгерских солдатах вообще, и как, по его мнению, встретит партизан венгерское население, если партизаны окажутся на их территории.

Ковпак лично навестил Габора и других раненых партизан из своего отряда в госпитале. Посидел в палатах, побеседовал. Мы, девушки, с уважением и восхищением смотрели на невысокого старика с бородой, вся грудь которого была увешана боевыми наградами.

Однажды вечером в госпитале появился мой старый знакомый Золтан Ваш, портфель которого был набит сигаретами, консервами и шоколадом. С ним мои тетушка и дядюшка прислали мне много вкусных вещей. Я очень обрадовалась подаркам, но еще больше — человеку, который приехал из Москвы.

Ваш сказал, что он приехал сюда для того, чтобы собрать вместе всех венгров партизан, так как заграничное бюро партии и Штаб партизанского движения Украины приняли совместное решение о создании партизанской школы, которая, вероятно, будет в Ровно. Мы с Пиштой Габором сразу же решили записаться в нее. На следующий день я попросила главврача выписать меня из госпиталя. Он внимательно осмотрел меня и ответил, что если я так прошу, то он может выписать меня.

До позднего вечера мы проговорили с Габором и решили, что, выписавшись из госпиталя, я схожу в Штаб партизанского движения Украины и сделаю все возможное для того, чтобы нас с ним направили в Ровно. Мою просьбу Золтан Ваш выполнил, и я только опасалась, что Габора могут не выписать из госпиталя, так как рана его еще не зажила.

На следующее утро я пошла на госпитальный склад, на котором было много английской, американской и канадской одежды. Все это союзники прислали сюда на основании заключенного договора об открытии второго фронта. Правда, с открытием второго фронта они явно не торопились, и все эти тряпки мы в шутку называли «второй фронт».

Здесь была одежда различного покроя и цвета.

«Что же мне выбрать? Какая сейчас мода? — думала я. — Что надеть на себя, чтобы не бросаться в глаза жителям разрушенного Киева?»

Я перебирала пальто, шерстяные юбки, пуловеры, сделанные из тонкой австрийской шерсти. К сожалению, выбрать можно было только один комплект одежды. В конце концов я остановилась на серой юбке, теплом сером пуловере и шерстяном пальто. Затем отобрала себе туфли на высоком каблуке. Одевшись, я пошла в госпитальную парикмахерскую и попросила постричь меня «под мальчика». Когда я после всего посмотрелась в зеркало, то не узнала себя: на меня смотрело стройное хрупкое существо. Я себе очень понравилась. Покрутившись немного перед зеркалом, я вышла на улицу и направилась в штаб.

В штабе, как и водится, жизнь била ключом. На улице перед зданием стояло множество машин и повозок, возле которых, ожидая чего-то, толпились партизаны.

В то время, несмотря на некоторое свертывание партизанского движения, в штабе было на удивление много работы: как-никак из лесов вышли несколько десятков тысяч партизан, которые должны были вернуться к мирной жизни. Партизанские соединения распускались. Часть партизан направлялась на учебу, другие возвращались к своим профессиям, третьи — а таких было довольно много — уходили в армию.

После многих лет боевой партизанской жизни сложился тип партизана: человек, который рвется в бой, как курильщик к табаку.

В штабе я встретила много знакомых партизан, и все они задавали мне один и тот же вопрос: куда теперь? Они с удивлением смотрели на меня и, поскольку я, видимо, неплохо выглядела, сразу же начинали ухаживать за мной. Откровенно говоря, я к этому не привыкла. Но, видимо, моя одежда, лицо, излучающее счастье, и весеннее настроение делали свое дело и притягивали взгляды мужчин.

Придя в отдел кадров, я поделилась своими намерениями. Мне сразу же приказали ехать в Ровно, а в отношении Пишты Габора сказали, что после выздоровления он должен лично зайти к ним. Я со всех ног помчалась в госпиталь. Там меня ожидала плохая новость: врач никак не хотел выписывать Пишту. Что же ему делать? Достать гражданскую одежду и самовольно сбежать из госпиталя? Вечером того же дня в госпиталь привезли моего знакомого партизана. Вещевой склад был уже закрыт, и одежда на ночь осталась у партизана. Он охотно отдал ее Габору. Рано утром мы с Табором через запасной ход сбежали из госпиталя и явились прямо в штаб.

Габор был еще так слаб, что мне пришлось чуть ли не тащить его на себе. Прошло целых два часа, прежде чем мы добрались до штаба.

Начальник отдела кадров, конечно, заметил, что Габор еще очень слаб, и потребовал у него документ, удостоверяющий, что его выписали из госпиталя. Разумеется, такого документа у Габора не было. Пришлось мне снова тащить Габора в госпиталь. Мы договорились, что, как только Габора выпишут, он сам приедет в Ровно. Из госпиталя я ушла уже одна.

Всю ночь я ехала в телячьем вагоне, набитом соломой. Было холодно, в щели вагона задувал ветер. Мое красивое пальто оказалось совсем не теплым. Когда я проснулась утром, то увидела, что вся моя одежда засыпана мелкой соломой и трухой.

В Ровно состав пришел в десять утра. Немного приведя себя в порядок на станции, я пошла разыскивать военную комендатуру. Долго я бродила по чистым улочкам города, пока два чеха не показали мне дорогу.