Пути-дороги - [66]

– Сеня, чья это? - спросила Вера, ежась и от ночной прохлады и от легкой дрожи, вызванной близостью любимого.

– Румынский генерал подарил! - гордо сказал Семен. И на всякий случай спросил: - Не веришь?

– Верю, Сеня...- сразу согласилась девушка, не сомневаясь, что он соврал, но не желая именно в такой момент портить ему настроение.

Часа через два, присмиревшую и усталую, боявшуюся поднять глаза на своего возлюбленного, Ванин, молчаливый и виноватый, доставил девушку на почту, а сам поехал искать свое подразделение. Разведчиков он нашел сравнительно быстро. На одном доме, тускло освещенном электрической лампочкой, увидел большую, неуклюжую надпись углем:

ПИНЧУК ТУТОЧКИ

Толстая стрела, устремленная вниз, категорически подтверждала, что Пинчук именно "туточки", а не где-нибудь еще.

Семен дал несколько протяжных, скрипуче-звонких гудков. Ему хотелось обязательно вызвать кого-нибудь из хлопцев и поразить своим приобретением. Ворота открыл Михаил Лачуга.

– Где ты взял эту штуковину, Сенька? - спросил он, скаля в улыбке большой щербатый рот.

– Во-первых, я тебе не Сенька, а господин капитан,- предупредил Ванин, который, оказавшись среди своих ребят, снова впал в обычный свой шутливо-беззаботный тон,- а во-вторых, соответственно чину мне вручена персональная машина!..

Лачуга захохотал. Засмеялся и Сенька:

– Ну ладно. Давай дорогу.

Через минуту он уже рассказывал окружившим его разведчикам про свои похождения, про то, как он "пленил" целый румынский корпус во главе с генералом. Пыль ловко сдабривал великолепной, захватывающей небылицей, на что был большой мастер. Аким под конец Сенькиного повествования не выдержал и заметил:

– У тебя, Семен, получается похлеще, чем у Кузьмы Крючкова.

– Ну, ладно, ладно,- проворчал Сенька.- Ты, Аким, безнадежный маловер. Кузьма Крючков врал, а я... Да вот спроси Шахаева.

В доме за маленьким круглым столиком трудились Пинчук и Шахаев. Петр Тарасович уговорил-таки парторга написать письмецо секретарю райкома, чтобы тот помог Юхиму в строительстве клуба. Лицо старшины было по-прежнему сильно озабоченным. Нелегко, видимо, было ему управляться с двумя хозяйствами: маленьким, но очень канительным хозяйством разведчиков и большим, не менее канительным хозяйством колхоза.

Шахаев давно наблюдал за Петром Тарасовичем: тот хмурился, щипал усы, кряхтел, на крупном лице его появились капельки пота. Очевидно, очередная "директива" давалась ему трудно.

"Дорогой товарищ Пинчук! - думал Шахаев, глядя, как хлопочет этот неуемный и неутомимый человечище.- Скоро, скоро вернешься ты к своему любимому делу! Как же оно закипит в твоих сильных золотых руках!"

Деловую обстановку нарушил вошедший в комнату Ванин. Он был, что называется, в форме. Плутоватое лицо сияло хитрой ухмылкой, а в выпуклых глазах - зеленый озорной блеск, и весь он имел гордую осанку.

– Что, товарищ старшина, опять директиву строчите? Бедной вашей Параске скоро их подшивать некуда будет, входящих номеров не хватит... Вот бы селектор для вас установить на Кузьмичовой повозке. Надели бы наушники да и слушали, что в вашем колгоспи робится. А так разве можно управлять -одними директивами. Этак руководят только плохие начальники, для которых и имя придумано подходящее: бюрократы...

– Замолчи же ты!.. Зарядив, як пулемет!.. Ось я тоби покажу бюрократа! - загремел Пинчук, подымаясь из-за круглого стола. Лицо его и вправду не предвещало ничего хорошего. Ванин решил, что разумнее всего будет поскорее ретироваться.

Вслед за Сенькой вышел на улицу и Шахаев. Вышел, как ему думалось, освежиться ночным воздухом, но уже в следующую минуту строго уличил себя: "Ты же вышел увидеть ее, Наташу..."

Где-то в глубине двора раздался и тут же смолк ее голос. Парторг, словно бы желая утихомирить свое сердце, крепко прижал руку к груди и быстро прошел во двор, к тому месту, откуда доносилась румынская речь. Там вели беседу братья Бокулеи.

– Кто вам сказал такое про русских? Вот уже от третьего солдата слышу,- говорил старший.- Ты посмотри на меня,- жив и, как видишь, здоров. А я ведь провел среди них несколько лет. Русские - не фашисты. Они совсем другие люди, Димитру. Я не могу тебе объяснить всего, но ты сам поймешь, когда побудешь среди них. Убивать они нас не станут. Это какая-то сволочь наговорила про них такое. Мы еще найдем этого человека. Мы очистим нашу армию от негодяев, Димитру. Армия должна служить народу. Про русских говорить такое может только наш враг.

– А вдруг правда, Георге? - с беспокойством спросил младший Бокулей.

– Ты что же, родному брату не веришь?

– Никому сейчас верить нельзя.

– Глупый ты, Димитру. Ну, ладно, не веришь мне, но верь в советских людей. Это - особенный народ, они всегда - за правду!..- Георге Бокулей говорил быстро и горячо.

Шахаев присел рядом и слушал, с трудом вникая в смысл беседы.

– Может, нам домой уйти... Все же лучше будет,- глухо сказал младший брат.- Мать, отец - старые...

– Можешь идти, я тебя не задерживаю. Но я останусь,- резко ответил Георге и, вдруг обернувшись к Шахаеву, сказал:

– Вот мой брат Димитру все хнычет. Перед ним одна дорога - домой. А вы, русские, всегда бодрые.