Путевые заметки брата Дрона - [3]

Это была самая обычная дверь. Невысокая, арочная дверка из толстых дубовых досок с железными накладками, встроенная в арочный проём с грубой кирпичной кладкой. Сразу было видно, что создатель не планировал её для парадного входа. Размер её был такой, чтобы мог пройти человек высокого роста, не нагибаясь и не протискиваясь сквозь неё.

Охранник стукнул в дверь кулаком. В ответ послышался невнятный звук человеческого голоса, шаги и дверь распахнулась навстречу нам. Освещенный факелами, в проёме стоял здоровенный детина в кожаном фартуке поверх безрукавки, простых штанах, грубых стоптанных сапогах и нагайкой в руках. Эти руки были грубы, привыкшие к тяжёлой, грубой работе, украшены в нескольких местах небольшими шрамами от порезов и ожогов, с крупными ладонями-лопатами. Они соответствовали столь же колоритному лицу, принадлежавшему молодому мужчине. Лицо было мясистым с крупным носом и выдающимися вперёд надбровными дугами, массивным подбородком и маленькими серыми глазками. Все это было увенчано копной спутанных тёмно-русых волос, давно не мытых и не чесанных, сальными сосульками свисавших на лоб и шею, а также торчавших во все стороны. Лицо и руки были покрыты пылью и копотью, изукрашены узорами от потеков пота. Этому парню явно требовалось давно помыться, о чём говорил и его запах, резкий и терпкий.

Увидев меня, мужчина довольно улыбнулся, оскалив рот с крупными, неровными зубами.

- Последний? - поинтересовался он, оглядывая меня с интересом мясника к туше, подлежащей потрошению.

- Счас ещё приволокём, - равнодушно буркнул охранник, видимо исполнявший роль старшего в отряде.

Одновременно с этим меня втолкнули в проём. Детина же протянул свободную руку, схватил меня за отворот рясы и поволок внутрь помещения. Так я и переступил порог новой жизни.

Довольно грубо меня протащили в помещение и поставили недалеко от центра, рядом с пятью такими же бедолагами, как и я. Теперь я получил возможность осмотреться. По меркам царских палат, комната была небольшой, но достаточно вместительной. Примерно десять-двенадцать шагов в длину и столько же в ширину. В центре комнаты из грубых камней был сложен очаг, нечто среднее между жаровней и кузнечным горном. В нём горели дрова, давая в помещении одновременно и свет и тепло. На полу вокруг очага было грязно, видимо из очага весьма неаккуратно выгребали золу и регулярно просыпали на пол, не утруждая себя последующей уборкой. Больших куч, однако, не было видно. Стены комнаты были сложены грубо, неровно кирпичами, и было не заметно, чтобы они когда-то покрывались штукатуркой. Низкий потолок из тяжёлых дубовых балок и находящегося над ними бревенчатого перекрытия имел грубый, неряшливый вид. От возраста бревна покрывались сетью продольных трещин, но были еще достаточно крепки и, по все вероятности, не готовились рухнуть. Все это великолепие во многих местах было покрыто паутиной, в которой накопилось множество жучков, мошек и пыли. Со стен и потолка свисали в изобилии цепи и веревки с крюками, вдоль стен стояли столы и стеллажи с разнообразным инструментом, предназначенным для причинения вреда попавшим сюда узникам. Недалеко от очага находился стол, явно предназначенный для распятия на нём заключенных, с вделанными в него кольцами и кандалами.

Помимо нас шестерых в комнате было достаточно народу. Оглядев это изобилие, я окончательно успокоился. Начать, конечно же, надо с царского семейства. Сам царь-государь. Высокого роста, худощавый. Стоял ровно, расправив плечи, но в осанке не было надменности или высокомерия, скорее дань привычки. Широкие ладони с длинными пальцами, узловатыми и скрюченными, как у хищной птицы. Вытянутое лицо, когда-то розовое, а теперь серо-пепельного цвета, прямой вытянутый нос, впалые щёки, сеточка морщин вокруг глаз. Из-под шапки выбивались седые пряди волос. Глаза. Серо-стального цвета, с жёстким, тяжёлым взглядом. Незапоминающееся лицо, если бы не глаза. Именно глаза выдавали силу этого человека, указывая на его опасность и жестокость. Нет, стоял он не в своих парадных царских одеяниях, а в повседневном кафтане темно-коричневого цвета, без излишнего лоска, меховых накладок, с простыми медными пуговицами. Простые штаны и сафьяновые красные сапоги без излишних украшений. Меховая шапка, положенная ему по статусу, и дорогой, изящно украшенный меч, нарядно смотрелись на фоне его простой одежды. Всем было известно, что государь являлся страстным любителем хорошего оружия, поэтому его сокровищница была наполнена не только золотом, серебром и драгоценными камнями. Целые палаты были увешаны и обставлены самым разнообразным оружием. От изящных, богато украшенных, до простых, скромных и порой весьма грубых образцов. Но каждый образец был уникален, если не по богатству отделки, то по боевым качествам. Нельзя было обмануться и простотой кафтана. Было доподлинно известно, что в покрой кафтана, среди слоев ткани была вшита тонкая, но прочная, почти незаметная кольчуга, а в его меховую шапку искусстные мастера вшили стальные пластины. Не доверяя никому, государь каждый день проводил часть своего времени на заднем дворе, упражняясь вместе со своей охраной в воинских искусствах. Даже изрядно постарев, он оставался опасным противником. Среди прочих его увлечений было и одно крайне неприятное, государь был страстным поклонником пыток. Ходили слухи, что в дни хандры он улучшал своё настроение, прогуливаясь по подземельям пыточных камер, и наслаждался страданиями невольников. Поощрял изобретение новых пыток, а иногда лично пытал заключенных. Из уха в ухо рассказывали, что в дни своей молодости, когда он ещё был только царевичем, и боролся за власть, многие из его братьев, кузенов и шуринов сгинули именно в пыточных камерах. Их предали столь жестоким пыткам, что остальные предпочли бежать. Дошло до того, что когда он в сопровождении охраны вошёл в комнату одного из кузенов, тот от страха сразу же покончил с собой. Но при этом государь не был лишен практичности и церемониальности. Даже запытанных до смерти узников хоронили, как и положено, на кладбище со всеми церемониями, но не всегда было известно, кто лежит в той или иной безымянной могиле.