Путевые картины - [11]

После долгого блуждания по всевозможным направлениям я добрался до жилища брата моего клаустальского приятеля, переночевал там и пережил следующее прелестное стихотворение:

I

На горе стоит избушка,

В ней живет шахтер седой;

Шумны темные там ели,

Светел месяц золотой.

У окна резное кресло,

Чудо-кресло, не скамья,

Кто сидит в нем, тот счастливец.

И счастливец этот — я!

На скамеечке малютка

У моих уселась ног;

Глазки — звезды голубые,

Ротик — аленький цветок.

Глазки-звездочки раскрыты

Широко, как небосвод,

И лукаво к пухлым губкам

Свой лилейный пальчик жмет.

«Нет, не бойся, мать не видит:

Села с прялкою к окну,

А отец взял в руки цитру

И поет про старину».

И малютка продолжает

Тихо в уши мне шептать,

Много тайн за это время

Довелось мне услыхать.

«С той поры, как нету тетки,

Не приходится уж нам

Ездить в Гослар на гулянье,

Вот чудесно было там!

Здесь, на этом горном склоне,

Так тоскливо жить одним,

А зимою мы под снегом,

Как схоронены сидим.

И при том же я трусиха,

Как дитя, впадаю в страх,

Только вспомню злобных духов,

Промышляющих в горах».

Точно слов своих пугаясь,

Прерывает вдруг рассказ,

И обеими руками

Прикрывает звезды глаз.

Все шумнее шелест ели,

Громче треск веретена,

И в звенящих струнах цитры

Оживает старина.

«Не страшись, моя малютка,

Злые духи скрылись прочь,

Божьи ангелы на страже

Над тобою — день и ночь!»

II

Ель протягивает пальцы

И стучится под окном,

Месяц, бледный соглядатай,

Льет сиянье в тихий дом.

Мать с отцом храпят негромко

В ближней спальне за стеной,

Мы же время коротаем

За блаженной болтовней.

«Будто часто ты молился?

Нет, меня не проведешь, —

Неужели от молитвы

На губах такая дрожь?

Эта дрожь, такая злая,

Страх наводит на меня,

Но в глазах твоих сиянье

Благодатного огня.

Сомневаюсь, чтоб ты верил,

Как священник нас учил,

Чтобы ты отца и сына

И святого духа чтил».

«Ах, дитя мое, ребенком,

У родимой на руках,

Верил я, что правит миром

Бог-отец на небесах.

Тот, кто дивно создал землю,

Человека сотворил,

Кто звездам, луне и солнцу

Их пути определил.

А когда я вырос, крошка,

Много больше я узнал

И, постигнув человека,

В сына верить тоже стал,

В сына божьего, что людям

Дал любовь и чистоту

И, как водится, в награду

Пригвожден был ко кресту.

Я теперь созрел, начитан,

Видел многие края,

И в святого духа верю

Всей душой своею я.

Сотворил чудес он много

И еще творить готов.

Он разрушил замки гордых,

Сокрушил ярмо рабов.

Раны лечит, обновляет

Право древней старины:

Все мы, люди, от рожденья

Благородны и равны.

Гонит он туманы злые

И рассеивает гнет,

Что вкушать любовь и радость

День и ночь нам не дает.

Сотни рыцарей отважных,

В броне панцирей и лат,

Служат духу всеблагому,

Волю высшую творят.

Гордо веют их знамена,

И мечи блестят у них, —

Ты хотела бы, малютка,

Видеть рыцарей таких?

Так гляди ж смелей мне в очи,

Поцелуй меня! Взгляни!

Я и сам такой же рыцарь,

Рыцарь духа, как они!»

III

За зеленой хвоей ели

Месяц тихо прячет лик,

В нашей комнате мерцает

Догорающий ночник.

Только звезды голубые

Светят ярче в поздний час,

И пылает алый ротик,

И она ведет рассказ:

«Эти крошки — домовые

Поедают нашу снедь,

Накануне полон ящик,

Поутру — пустая клеть.

Эти крошки слижут ночью

Наши сливки с молока,

А остатки выпьет кошка

Из открытого горшка.

Да и кошка наша — ведьма:

Ночью вылезет на двор

И гуляет в дождь и вьюгу

По развалинам средь гор.

Там стоял когда-то замок,

В пышных залах яркий свет,

Дамы, рыцари и свита

Танцевали менуэт.

Но однажды злая фея

Нашептала злобных слов,

И теперь среди развалин

Гнезда филинов и сов.

Впрочем, тетка говорила:

Стоит только слово знать

И его в урочном месте

И в урочный час сказать, —

И опять из тех развалин

Стены гордые взойдут,

Дамы, рыцари и свита

Танцевать опять начнут;

Тот, кто скажет слово, станет

Обладателем всего,

Звуки трубные прославят

Светлость юную его».

Так цветут волшебной сказкой

Алых губок лепестки,

И сверкают в глазках-звездах

Голубые огоньки.

Нижет кудри мне на пальцы

И дает им имена,

И смеется и целует,

И смолкает вдруг она.

И с таким приветом тихим

Смотрит комната на нас;

Этот стол и шкаф как будто

Я уж видел много раз.

Мирно маятник болтает,

Струны цитры на стене

Еле слышно зазвенели,

И сижу я как во сне.

«Вот урочный час и место,

Вот, пора когда сказать.

Ты, малютка, удивишься,

Как я слово мог узнать.

Лишь скажу — и ночь поблекнет,

Не дождавшись до утра,

Зашумят ручьи и ели,

Вздрогнет старая гора.

Из ущелья понесутся

Звуки, полные чудес,

Запестреет, как весною,

Из цветов веселый лес,

Листья, странные, как в сказке,

Небывалые цветы

Полны чар благоуханья

И пьянящей пестроты.

Розы красные, как пламя,

Загорятся здесь и там,

И колонны белых лилий

Вознесутся к небесам.

Звезды крупные, как солнца,

Запылают над землей,

В чащи лилий исполинских

Свет вливая голубой.

Мы с тобой, моя малютка,

Всех изменимся сильней;

Окружат нас шелк и бархат,

Вспыхнет золото огней.

Ты принцессой станешь гордой,

Замком сделается дом, —

Дамы, рыцари и свита

Пляшут весело кругом.

Все мое — и ты, и замок —

В этом сказочном краю,

Славят трубы и литавры

Светлость юную мою!»

Взошло солнце. Туманы рассеялись, как призраки при третьем крике петуха. Я снова стал взбираться на горы и спускаться с гор, а передо мною плыло прекрасное солнце, освещая все новые и новые красоты. Дух гор был ко мне явно благосклонен; он, верно, знал, что наш брат поэт может порассказать много хорошего, и в это утро он дал мне увидеть свой Гарц, каким его видел, конечно, не всякий. Но и меня увидел Гарц, каким меня немногие видели: на ресницах моих дрожали жемчужины, столь же драгоценные, как те, что переливались среди трав долины. Утренняя роса любви увлажняла мои щеки, шумящие ели понимали меня, разводя свои ветви и качая ими вверх и вниз, подобно немым, выражающим радость движениями рук, а вдали что-то звучало чудесно и таинственно, будто колокол затерянной в лесу церкви. Говорят, это колокольчики стад, издающие в Гарце такие нежные, ясные и чистые звуки.