Путевой обходчик - [29]

— Да, теперь вижу. А куда оно ведет?

— Куда ведет — не знаю, но укрыться там можно.

— Ты прав, — снова кивнул спецназовец. — Сейчас я вас туда отведу.

— Мы и сами доберемся, — заверил тощий диггер. — Ты лучше товарищам своим помоги. Вдруг бандиты откроют огонь.

— Иди, брат, там ты нужнее, — поддакнул приятелю бородатый.

Степанцов помешкал, но согласился:

— Да, пожалуй, так будет лучше. Ныряйте в эту дыру и сидите там тише воды, ниже травы. Когда разберемся, я за вами вернусь. Все поняли?

— Все поняли, брат, — ответил тощий. — Иди и ни о чем не волнуйся.

— Береги старлея, — добавил Сергей. — Мы на тебя полагаемся.

Степанцов подозрительно прищурился на бородатого, но тот смотрел на него серьезно и даже хмуро. Спецназовец повернулся и, пригнув голову, заспешил к своим товарищам.

Диггеры проводили его насмешливыми взглядами.

— Иди и возвращайся с победой, цезарь! — пафосно произнес бородатый, выбросив руку вперед в римском приветствии.

— Аминь! — в тон ему добавил тощий и перекрестил темноту.

Оба тихо засмеялись и побрели к черной дыре туннеля.

— Ну что? — спросил старлей у дюжего Петрова.

— Все спокойно, — ответил тот. — Никаких следов.

Старлей перебежал к Елагину.

— Как у тебя? — спросил он.

Спецназовец качнул головой:

— Ничего. Ни следа, ни звука, ни тени.

— Странно. — Старлей нахмурил лоб. — Этот парень сказал, что точно что-то видел. Надо продвинуться еще немного. Метров на двадцать. Ты прикрываешь. Держи ухо востро.

— Есть.

Старлей вернулся к Петрову, подал тому знак, и они двинулись в глубину туннеля. Елагин остался возле бочки, втайне благодаря за это бога.

Рядовой Елагин был не робкого десятка, но в этом адском туннеле, черт знает почему, ему сделалось страшно. Ему все время казалось, что за ним кто-то следит. Иногда он даже слышал чье-то приглушенное дыхание где-то сбоку от себя. А один раз уловил тихий звук шагов. Словно вдоль стены туннеля тихо крался большой хищный зверь.

Елагин припомнил россказни об экзотических животных, попавших под землю и одичавших. Ему представилась огромная гиена с темной, испачканной кровью мордой и маленькими черными глазками. Но сколько Елагин ни пялился во тьму, ничего подозрительного не обнаружил.

Однако мысль об одичавшей гиене, питающейся крысами и заблудившимися бомжами, не выходила у рядового из головы. Он почему-то ясно представил себе, как эта гиена объедает труп. Начинает, должно быть, с головы. Все звери начинают с головы. Голова, а вернее, мозги — это лучшее лакомство для хищника. Итак, сначала гиена объедает голову — уши, нос, губы. Потом выгрызает жертве глаза.

Елагин представил себе эту картину и передернул плечами. Мерзость! Мысль спецназовца заскользила дальше, вырисовывая картины одну страшнее другой, но Елагин усилием воли остановил ее. Нужно оставаться спокойным и холодным — так его учили. Победителем из любой схватки выходит человек, у которого нет воображения. Нет воображения — нет страха неизвестности. Отключи воображение, и не будешь отвлекаться на посторонние мысли. Ты будешь собран и готов к любой опасности.

Елагин положил палец на спусковой крючок автомата и усилием воли отбросил мрачные думы. Теперь он просто сидел в темноте и ждал. Ждал момента, когда начнется заварушка и товарищам понадобится его помощь.

Однако мысли все равно лезли в голову. Елагин с грустью подумал о том, что он, вероятно, плохой солдат. Спецназ он выбрал, потому что это была настоящая мужская работа. Самая мужская. Мать его отговаривала.

— Ты не годишься для этой работы, — убеждала она его. — Ты всегда был слишком чувствительным мальчиком. Тебе там будет тяжело.

Елагин злился и огрызался, в глубине души понимая, что она права.

В детстве Василий Елагин был робким, пугливым и болезненным ребенком. До семи лет спал в одной постели с матерью. В мальчишеские игры почти не играл, предпочитая им шашки, книжки и телевизор. О казаках-разбойниках и играх в войну читал только в книгах.

Однажды дворовые пацаны позвали его играть в мушкетеров. Он был страшно горд и доволен, соорудил себе из кленового прута шпагу, использовав вместо гарды капроновую крышку от банки. Но стоило игре начаться, как Вася Елагин тут же получил удар палкой в глаз. На этом опасные игры на свежем воздухе для него закончились. Глаз удалось спасти, а вот репутацию — нет.

Крепким здоровьем Вася Елагин похвастаться тоже не мог. Если другие мальчишки, подхватив простуду, через пару дней снова были на ногах, то Вася болел долго и муторно, неделями не выходя из дома. У него никогда не бывало настоящего жара, но с проклятой хилой температурой тридцать семь и два он долгие часы и дни проводил в постели — без малейших изменений в ту или иную сторону.

Что касается темноты, то ее Елагин боялся всегда, хотя никому и никогда в этом не признавался. Боялся в пять лет, боялся в пятнадцать, боялся и теперь, когда ему стукнуло двадцать два.

Когда он задумал идти в спецназ, мать, склонная к прямым и категоричным формулировкам, сказала четко:

— Ты не продержишься там и года. Либо тебя с позором выгонят, либо…

— Либо что? — с вызовом спросил Василий.

— Либо убьют, — грустно продолжила мать.