Путевой дневник - [12]

.

Как же изменились представления Эйнштейна о Японии и японцах после его встреч с японцами на борту корабля и позже, уже в самой стране¹⁰⁷?

Контраст с его грубыми высказываниями о китайцах поразительный: восприятие японского едва ли может быть более позитивным. Эйнштейн записывает свои первые впечатления об отдельных японцах в первый день своего морского путешествия: «Он (японец) не проблематичен, […] дружелюбно выполняет социальные обязанности, которые выпадают на его долю, без претензий и гордясь своим обществом и своей нацией. […] Он безличен, но при этом не замкнут в себе; как существо прежде всего общественное, он, кажется, не имеет никаких индивидуальных черт, о которых ему надо было бы молчать и секретничать»¹⁰⁸. Несмотря на то, что это положительное описание, Эйнштейн, кажется, видит японца не полностью человеком – он явно воспринимает их индивидуальность как не совсем развитую. Его первая запись о японских женщинах почти карикатурна: «Японки расползлись вокруг [по палубе] с детьми. Вид у них нарядный, удивленный, почти <схематичный> стилизованный. Черноглазые, черноволосые, большеголовые, семенят»¹⁰⁹. После трех недель плавания Эйнштейн, кажется, еще не нашел ключа к таинственному характеру его японских спутников: «Японцы очень патриотичны. Странные ребята, чье государство – в то же время их религия»¹¹⁰. Его первые опыты прослушивания японской музыки усиливают ощущение чужеземного: он находит эту музыку «очень чужой», а от их пения у него «кружится голова»¹¹¹.

По приезде в Японию он немедленно приходит в восторг по поводу окружающих его пейзажей. Первым городом, который он видит, становится Киото с его «волшебно освещенными улицами». Это впечатление представляет собой резкий контраст с его глубоким презрением к китайским городам, которые он только что посетил. Его захватывает «удивительная древняя японская архитектура». Школьники «очаровательны», школы «прекрасны», виды «великолепны». И «маленькие домики и гномики» из историй Херна действительно существуют! Он немедленно замечает «хорошенькие маленькие домики» и «грациозных человечков», которые «цокают – клик-клак – по улице». Эйнштейн обожает чистоту, порядок и сдержанные манеры, которые он встречает в Японии. Он находит, что «японцы ненавязчивы, порядочны, вообще очень привлекательны», таким образом воспринимая и так определяя их национальные характеристики¹¹².

Когда он путешествует до города Никко вместе с Санэхико Ямамото, сотрудником издательства «Кайдзося», Морикацу Инагаки и карикатуристом Иппеи Окамото, он, похоже, проникается к ним глубокой симпатией и видит в каждом из них настоящую личность. Когда ему нужно вести переговоры с Немецким обществом в Кобе, он признается: «Вообще-то в Японии я куда больше предпочитаю общество японцев»¹¹³. Затем, уже как гость, он, кажется, еще больше очарован японскими хозяевами.

Несмотря на все это восхищение, вслед за беседой на тему «Японское представление о мире до контактов с Европой», он не может понять пресловутое отсутствие у них научного любопытства. Он делает далеко идущий вывод: «Интеллектуальные нужды этой страны кажутся меньше, чем художественные – естественная к тому предрасположенность?»¹¹⁴ Спрашивая себя, не обуславливаются ли якобы меньшие, по сравнению с Западом, интеллектуальные способности генетически, Эйнштейн дает нам понять, что для него существует разница в интеллектуальных способностях у представителей разных наций.

После трех недель, которые он провел в Японии, Эйнштейн наконец использует слово «уютный» (gemütlich), чтобы описать отношения со своими японскими хозяевами¹¹⁵. До этого момента «уютный» применялось им почти исключительно по отношению к его европейским приятелям, преимущественно немцам. Теперь он как будто «очеловечивает» японцев куда больше, чем во время его первых контактов с ними, когда он описывает их просто карикатурно. Чуть позже он хвалит полное отсутствие «цинизма или даже скептицизма» у принимающих его японцев. Затем он пишет то, что можно читать как объяснение в любви к Японии и ее народу: «Чисты душой, как ни один другой народ. Нужно любить эту страну и восхищаться ею»¹¹⁶. Неделей позже он пишет своим сыновьям: «Японцы мне действительно нравятся, и, кстати, больше, чем все народы, которые я повидал до сих пор: они спокойны, скромны, умны, ценят искусство, тактичны, ничего ради внешнего вида, а все ради внутренней сути»¹¹⁷. В своей статье о впечатлениях от Японии Эйнштейн говорит о главных различиях, которые он видит между европейцами и японцами. Семейные связи кажутся ему гораздо прочнее в Японии, а традиция не показывать свои чувства, по его мнению, помогает японцам жить в одном доме даже тем, у кого нет «эмоциональной гармонии». Он решительно отрицает идею, что это может привести «к внутреннему оскудению». Даже если он не в состоянии понять изнутри японское мышление, Эйнштейн верит, что он может проникнуть внутрь души японского народа через искусство. «И в этой области я не перестаю удивляться и восхищаться. Природа и люди как будто объединились, чтобы донести до нас единый стиль, какого нигде больше не встретишь. Все, что действительно берет начало в этой стране, изящно и радостно, это не абстрактная метафизика, а всегда тесная связь с тем, что доступно в природе»