Путеводитель по стране сионских мудрецов - [42]

Жили они себе, поживали, мальчик оказался к музыке способный, но случилось тут вторжение нацистов. Стало очевидным, что не только музыкальная карьера не светит еврейскому юноше, но и вообще ничего не светит. И Шломо вместе с братом и еще несколькими приятелями одной темной ночью украли некое суденышко, спустились по Дунаю до Черного моря, а оттуда — в Средиземное и спустя некоторое время вышли на берег земли Израиля.

А вскорости началась Вторая мировая война, и Шломо вступил в ополчение, из которого потом в рамках Британских вооруженных сил была организована Еврейская бригада. Однажды (это было в Хайфе) назначили Шломо в ночной караул. Особо охранять было нечего, и Шломо в нарушение армейского устава открыл взятую у сослуживца тонкую книжечку. Это оказались стихи неизвестного ему русского поэта Константина Симонова в переводах Авраама Шленского. И вот, когда дошел он до стихотворения «Жди меня», случилось с ним то, что так замечательно описано в новелле Стефана Цвейга «Гений одной ночи». (Кстати, и сам Цвейг в это время мыкался в Палестине, а затем уехал в Бразилию, где вскоре совершил самоубийство, не выдержав крушения любимого и единственно возможного для него мира.) Музыка родилась сама, без всякого участия Шломо Дойчера, он просто услыхал ее, а наутро пропел своему сослуживцу, профессиональному музыканту, который записал мелодию и сделал аранжировку. Через месяц песня стала народной, а сам Шломо попал в армейский музыкальный ансамбль, где благодаря своему красивому сильному тенору стал солистом. И естественно, коронным его номером была любимая всеми «Жди меня».

А в Европе… да, собственно, все знают, что в это время творилось в Европе. Отец Шломо был убит. Мать ухитрилась добраться до Италии, где ее спрятали монахини в своем монастыре, а когда линия фронта приблизилась, справили ей фальшивые документы, и вот так, выдавая себя за итальянку, удалось ей эту линию перейти. Было это осенью 1944-го. Нищая, голодная, одинокая, пришла она в римскую синагогу в день, который зовется Судным днем и в который решается наверху судьба каждого из нас, жить ему или умереть, и вообще — все, что случится с человеком в этот год. Она стояла в синагоге и плакала, потому что слов у нее никаких не было, а слезы пока еще были. И тогда подошел к ней человек в форме майора американской армии и сказал на языке идиш: «Не плачь, Бог обязательно поможет». Но она только плакала. И снова сказал человек: «Не плачь».— «Как же мне не плакать? — сказала женщина. — Муж мой убит, а что с детьми — неведомо». — «Бог поможет», — сказал офицер и, чтобы отвлечь ее, стал расспрашивать, откуда она. Женщина назвала ему местечко в Польше, откуда была родом. «А муж твой откуда?» И женщина назвала местечко, откуда родом был ее муж. «А как звали твоего мужа?» И когда женщина ответила, воскликнул майор: «Велик Господь, это ведь мой дядя!»

Честно говоря, мы не знаем, правда ли он был племянником того несчастного или просто хорошим человеком, но как бы то ни было, устроил он эту женщину на жилье, накормил ее, и тогда она взмолилась: «Найди моих детей. Если живы они, то наверняка в армии, ибо так я их воспитала». И стал майор наводить справки. А в это время Еврейская бригада воевала в Италии. И то ли счастье улыбнулось майору, то ли впрямь Господь вмешался, но узнал майор, что оба ее сына здесь, в Италии, а один — в ансамбле, который завтра будет давать концерт для солдат в городе Бари. Вот и повез он ее, ничего не говоря, в город Бари. И когда готовились артисты к выступлению, то вошел в комнату солдат и говорит: «Кто здесь Дойчер?» И сказал Шломо Дойчер: «Я». — «Там твоя мать», — сказал солдат, а Шломо сказал: «Как так?» И сказал солдат: «Не знаю. Там она, а с ней какие-то офицеры и наш командующий». И сказала тогда Хана Марон, в будущем знаменитая израильская актриса, а тогда девушка из фронтового ансамбля: «Ее надо подготовить. Мы войдем все по очереди, а ты последний». И так они решили. И еще они решили, что ни в коем случае он, Шломо, не должен плакать. Потому что он гордый солдат Еврейской бригады и вообще… Вот так они решили и стали выходить по одному, а последним — Шломо. И мать его не узнала. И подошел Шломо к ней и сказал только одно слово: «Мама». И все заплакали. И она. И Шломо. И члены ансамбля. И офицеры. И командующий. И тогда взял командующий женщину под руку и повел в зал, где сидели солдаты, а Шломо ушел за сцену, потому что ему надо было выступать. И поднялся командующий на сцену и сказал: «Ша! Велик Господь! Сейчас выйдет на сцену солдат Шломо Дойчер и споет песню, которую он написал специально для своей мамы». Но когда вышел на сцену Шломо Дойчер, то перехватило у него дыхание, потому что подумал он: «Вот, встречу с матерью я начинаю с вранья». И он бросился со сцены за кулисы. Но все это поняли по-другому и стали дружно аплодировать…

В Милане, в театре Ла Скала, послушав Шломо и восхитившись его голосом, предложили ему ангажемент.

«Какова мечта ваша?» — спросил его дирижер, ожидая услышать: роль Каварадосси, Герцога, Рудольфа. Но услышал он совсем неожиданное: «Быть крестьянином на земле Израиля». Как известно, далеко не всякая мечта исполняется.