Путешествуя с мёртвыми - [35]

– И вы не пошли к Гриппену?

Антея покачала головой:

– С тех пор как в прошлом году случились известные вам события, для лондонских вампиров настали тревожные времена. Гриппен принялся создавать новых птенцов – на место убитых призвал в Лондон своих старых питомцев. Мне он не доверял никогда. Сказать по правде, я… пока вы не упомянули об этом австрийце, подозревала, что это дело рук Гриппена. А вот почему не обратилась к Исидро, сама не знаю.

Антея достала из саквояжа и подала ему купленную днем рубашку. Затем взяла фляжку виски и, отступив на шаг, принялась тщательно смывать с пальцев следы крови. Пока она занималась этим, Эшер оделся, даже повязал галстук. Двигался он через силу, несколько раз у него темнело в глазах, но помощи Антея ему так и не предложила. Во мраке усыпальницы среди костей по-прежнему шныряли крысы.

– На определенном расстоянии я способна чувствовать присутствие моего мужа. Я… я была не в силах ждать. – Она вскинула глаза. – А не мог он бежать в Австрию, спасаясь от Мастера Лондона?

– Мог, – сказал Эшер. – Но подозреваю, что Гриппен тут вообще ни при чем. Пойдемте. – Он взял свой саквояж. – Не составите ли мне компанию за чашечкой кофе?

Тонкими белыми пальцами Антея накинула плащ на траурные вдовьи кружева и извлекла из темного угла усыпальницы широкую черную шляпу с перьями и плотной вуалью. «Бросила ее здесь, – подумал Эшер, – когда поспешила мне на выручку. А крысы не погрызли, потому что испугались… почувствовали в шелке запах ее волос».

Они расположились в «Ля Станца». Мягко сияли газовые рожки, кружились танцующие пары.

– В течение многих лет я боялась за Чарльза, – сказала Антея, после того как герр Обер принял заказ. – Отчасти из-за смерти Дэнни, который был нашим слугой еще во времена короля Георга. Его сожгло солнце. Кое-кто скажет: достойный конец для таких, как мы. – Она с вызовом бросила взгляд на Джеймса, но тот смолчал. – А отчасти из-за гибели города. Нет, я не про пожар Лондона. Город умирал мало-помалу: там разрушилось здание, здесь посреди улицы возникла станция метро. Исчезло из обихода привычное слово, умер композитор, музыку которого Чарльз любил… Когда-то он часто бывал на концертах, интересовался новизной, но затем…

Официант принес кофе: ей – черный, с пенкой, ему – со взбитыми сливками.

– Вальс теперь выходит из моды? – Она откинула вуаль и поднесла к губам чашку, но не пригубила – лишь вдохнула аромат кофе.

На танцевальной площадке дамы невесомо скользили под звуки «Сказок Венского леса», их платья были подобны лилиям: шафранные, розовые, светло-зеленые; черные фраки мужчин звучали басовой нотой; пламенели офицерские мундиры.

– Полагаю, да. – Эшер вспомнил, как они вальсировали с Франсуазой. Неуклюжая с виду, в танце она двигалась легко и безошибочно. – Но не для людей моего возраста, – добавил он. – Те, что помоложе, конечно, предпочитают фокстрот и танго.

– Танго. – Она словно бы попробовала на вкус незнакомое слово. – Звучит как фрукт из Нового Света. Если надкусить, сок потечет по подбородку. Когда-нибудь я и этому научусь… – Взгляд ее вновь скользнул по танцующим. – Было время, вальс считался скандалезной новинкой. Признаться, мне тоже так казалось. – Антея улыбнулась воспоминанию. – Эрнчестер тогда еще любил танцевать. Гриппен смеялся над нами. Его ведь всегда интересовало лишь то, что служит убийству. А мы часто бывали на балах. Чарльз… жаль, что вы не застали его прежним.

– Что же его изменило? – Эшер произнес это почти беззвучно, но Антея услышала. Взглянула на него сквозь вуаль и снова отвела глаза.

– Время. – Она погладила изгиб ручки кофейной чашечки, точь-в-точь как это делала Лидия, когда что-то ее тревожило. На Эшера Антея не смотрела по-прежнему. – Жаль, что вы не знали его таким. Жаль, что вы не знали нас обоих.

Вокруг звучала музыка, шаркали подошвы, и тем не менее за их столиком как бы возникла тишина.

– Вы читаете частные объявления в «Таймс»? – спросил Эшер, отвлекая ее от печальных раздумий. Потянулся было за своим открытым саквояжем, но был остановлен болью в боку. Просто указал на газету, торчащую наружу. – Точнее, читал ли их ваш супруг?

– Мы все это читаем. – Антея наклонилась и взяла газету сама. – Мы годами, а бывает, десятилетиями следим за тем, что происходит с людьми. Для нас это все равно что романы Бальзака или Диккенса. А ночи длинны.

Эшер развернул страницу и коснулся пальцем того самого объявления.

– Субботний номер, – сказал он. – Вот это, как мне кажется, впрямую связано с его исчезновением. «Юмитсиз» по-турецки означает «лишенный надежды». По-английски возможен вариант «уонт-хоуп». Эрнчестер знает турецкий?

– Когда-то он был одним из послов короля Карла в Константинополе, еще до того, как мы поженились. Он отсутствовал три года. Разлука показалась мне вечностью. – Антея сухо улыбнулась, осознав нечаянную иронию этой фразы, и добавила: – Да мне и сейчас так кажется, когда я об этом вспоминаю. – Она нахмурилась, сравнивая текст объявления и расписание поездов, найденное ею в ночь исчезновения Эрнчестера. – Но почему? – наконец спросила она. – Что он мог такого ему сообщить, этот Олюмсиз-бей, если Чарльз уезжает, не известив меня? Даже без поддержки Гриппена у нас еще в запасе было достаточно надежных укрытий. Нам ничего не грозило. Люди проникли в наш дом, да, но они сделали это ночью. Он бы без труда справился с ними. Ночью люди беспомощны. Чарльз знает в Лондоне каждый подвал, каждый закоулок. Допустим, он когда-то хорошо знал Вену, но города со временем меняются, и это очень опасно для тех, чья плоть воспламеняется от лучей солнца. Чем Олюмсиз-бей мог поманить его?