Путешествия за камнем - [18]

На станции Хилок я вышел из вагона на перрон подышать свежим воздухом. В одном из вагонов загорелась букса, и можно было успеть подняться на горушку и окинуть взором безбрежный лесной океан той тайги, в которой столь неудачно бродил я в прошлом году.

Когда я возвращался на вокзал, ко мне стремительно бросился какой-то незнакомый бурят. Он был одет в бурый ламаитский халат с широкими желтыми полосами, с желтым колпаком ламы на голове. Я не заметил, как в несколько секунд был окутан рукавами халата и оказался в нежных объятиях бурята, целовавшего меня.

Я долго не мог понять, чтó произошло, и даже сначала не узнал в буряте своего подневольного проводника прошлогодней поездки. Он ласково тряс мне руку и быстро-быстро на бурятском языке говорил мне какие-то непонятные слова. К счастью, неподалеку стоял железнодорожный служащий, знавший бурятский язык; он перевел мне рассказ молодого бурята, который вспоминал нашу прошлогоднюю встречу в Чикойской тайге.

Я был смущен и поражен его отношением ко мне.

— Спроси его, — сказал я железнодорожнику, — разве он не сердится на меня: ведь я чуть-чуть не убил его.

— Нет, — ответил бурят, — ты сделал правильно; я на твоем месте сделал бы то же самое.

И это сознание правильности моего шага, может быть, даже некоторая гордость знакомством с человеком, который оказался таким же решительным, как он сам, сблизило нас…

…Потом в течение многих лет мы встречались с ним на большой общей работе по созданию новой Бурятии, когда были сброшены бурые с желтыми полосами ламаитские халаты, и новая, грамотная молодежь, забыв страшные рожи масок — участников праздничных шествий в дацанах, — включилась в общую работу по подъему производительных сил прекрасной бурятской страны.

Но урок, который я получил тогда в одной из своих первых больших экспедиций, я запомнил на всю свою жизнь.

Я понял, что сам был виноват в плохой организации экспедиции, что лишь случайно мне удалось выбраться из беды самому и не вовлечь в беду других, что заслужил те слова укора, с которыми меня встретили по возвращении из экспедиции мои учителя и руководители по Академии.

Я научился «быть умным», и с тех пор подготовка к экспедиции стала одним из самых важных моментов в моей работе. Я вспоминал всегда при этом замечательные слова Амундсена, который говорил, что «экспедиция — это подготовка», и годами готовился к путешествию, которое иногда продолжалось всего несколько месяцев. И когда он один раз отказался от этого основного принципа своей жизни, в стремлении помочь погибающей «Италии», без подготовки вылетел на самолете на Северный полюс, — он нашел смерть. Какое трагическое доказательство своей правоты и подтверждение громадной роли подготовительной работы в экспедициях!

Урал

Введение >[12]

Ровно четверть века прошло с тех пор, как я в первый раз, еще молодым ассистентом, отправился на Урал. Не так много лет, но сколько событий! И за истекшие 25 лет много нового дал Урал. Много раз приходилось мне за это время скитаться по Уралу, от его северных таежных хребтов и до его отрогов в ковыльных степях Казахстана. Много новых работ было начато за это время, но немного из них окончено.

Уральская минералогия осталась до сих пор не написанной. Ряд больших научных проблем остался неразрешенным.

Мы все должны считать себя в долгу перед Уралом, этой мировой жемчужиной минерального царства. Ведь не надо забывать, что настоящая научная минералогия родилась на Урале.

Если в XVIII веке первая точная систематика камней и их внешнее описание было дано плеядой шведских ученых — Линнеем, Валериусом, Бромелем, Кронштедтом, то начало точной описательной минералогии было положено только у нас, в России, когда сначала академик Купфер впервые описал кристаллизацию турмалинов, а затем Н. И. Кокшаров в течение почти полустолетия в своей знаменитой «Минералогии России» дал основные точные константы минеральных видов.

Количественная минералогия и кристаллография родились на Урале. И когда в уютных барских кабинетах собирались академик Кокшаров, генерал Гадолин и князь Кочубей, то их беседы, тянувшиеся далеко за полночь, касались только камня — камня уральского. Каждый хвастался новыми приобретениями, показывал результаты новых измерений, — отклонение углов в десять минут уже являлось или ошибкой или большим достижением.

Гадолин своим математическим умом вносил точность во все расчеты, Кочубей с художественным чутьем подбирал штуфы редкой красоты, а Кокшаров со всей важностью своей грузной фигуры просто отбирал у приходивших к нему гостей хорошие кристаллы, прятал их у себя в столе, а затем приобщал к своей личной коллекции.

Разговоры прерывались карточной игрой. Проигрывались не деньги, а камни. Прекрасные штуфы переходили из коллекции Кокшарова в коллекцию Кочубея.

В эти вечера составлялись заметки для «Записок Минералогического общества». Кочубей рассказывал о Л. А. Перовском, о его знаменитой коллекции, которую он у Перовского купил за бесценок, о мальчишке Пермикине, которого пригрел за изумруды граф Перовский и который затем стал уральским миллионером.

И несмотря на эту своеобразную обстановку, постепенно здесь выяснялись точные цифры нашей минералогии. Постепенно накапливались знания об уральском камне. Богатейшие россыпи топаза, эвклаза, берилла, хризоберилла Санарки и Каменки превращались в «уральскую Бразилию».