Путешествия во времени. История - [80]

Для пространства более глубокой реальностью является сеть взаимоотношений между всеми сущностями, которые его наполняют. Вещи соотносятся с другими вещами; они связаны, и именно их взаимоотношения определяют пространство, а не наоборот. Это не новая точка зрения. Она восходит по крайней мере к великому сопернику Ньютона — Лейбницу, который отказался принять взгляд на время и пространство как на контейнеры, в которых все и располагается, как абсолютный фон Вселенной. Он предпочитал видеть в них отношения между объектами: «пространство есть не что иное, как порядок или отношение; и он вообще ничто без тел, лишь возможность для их размещения». Пустое пространство — вовсе не пространство, сказал бы Лейбниц, да и времени в пустой Вселенной не было бы, поскольку время есть мера изменений. «Я считаю пространство чем-то всего лишь относительным, как и время, — писал Лейбниц. — Мгновения, рассматриваемые без вещей, суть вообще ничто». После триумфальной победы Ньютоновой программы точка зрения Лейбница почти совсем пропала.

Чтобы оценить сетецентрический, относительный взгляд на пространство, нам не нужно далеко идти: достаточно взглянуть на связанный с ним цифровой мир. Про интернет, как про телеграф столетием раньше, говорят, что он «уничтожает» пространство. Он добивается этого, делая соседями самые отдаленные узлы сети, выходящей за пределы физического измерения. Вместо шести степеней отчуждения мы имеем миллиарды степеней связности. Смолин формулирует это так:

Мы живем в мире, где техника преодолела ограничения, неизбежно присущие жизни в пространстве с малым числом измерений… С точки зрения сотового телефона мы живем в пространстве двух с половиной миллиардов измерений, в котором чуть ли не все остальные люди — наши ближайшие соседи. Интернет, разумеется, сделал то же самое. Разделяющее нас пространство аннулировано сетью связей.

Поэтому нам сейчас, возможно, проще понять, как на самом деле все устроено. Смолин убежден, что время фундаментально, а пространство — иллюзия; «что реальные взаимоотношения, из которых состоит мир, представляют собой динамическую сеть»; что сама эта сеть вместе со всем, что в ней, может и должна развиваться со временем.

Он представляет программу дальнейших исследований, основанную на понятии «предпочтительного глобального времени», распространяющегося на всю Вселенную и определяющего границу между прошлым и будущим. Даже если «сейчас» не обязательно одинаково для разных наблюдателей, оно тем не менее сохраняет свое значение для космоса. Эти наблюдатели с их настойчивым ощущением настоящего момента — это задача, которую надо исследовать, а не отодвигать в сторону.

Вселенная делает то, что делает, и ведет себя так, как ведет. Мы воспринимаем изменения, воспринимаем движение и пытаемся разобраться во всей этой отчаянной путанице. Иными словами, по-настоящему сложной проблемой является сознание. Мы вновь вернулись к тому, с чего начали, когда вместе с уэллсовским Путешественником во Времени настаивали, что единственное отличие времени от пространства состоит в том, что «наше сознание движется вдоль него». Было это незадолго до того, как Эйнштейн и Минковский сказали то же самое. У физиков с проблемой личности сложились классические отношения любви-ненависти. С одной стороны, это не их дело, так что можно оставить эту проблему (всего лишь) психологам. С другой стороны, исключить наблюдателя — того, кто измеряет и собирает информацию, — из холодного описания природы, как оказалось, невозможно. Наше сознание не какой-то волшебный внешний зритель, это часть той самой Вселенной, которую мы пытаемся осмыслить.

Наше сознание — то, что мы воспринимаем непосредственно, и то, чем мы это воспринимаем. Сознание, безусловно, подпадает под стрелу времени. Оно создает воспоминания по ходу времени. Оно моделирует окружающий мир и непрерывно сравнивает новые модели с предыдущими. Чем бы в итоге ни оказалось сознание, это никак не движущийся фонарик, который освещает последовательные срезы четырехмерного пространственно-временного континуума. Это динамическая система, существующая во времени, развивающаяся во времени, способная впитывать в себя и обрабатывать кусочки информации из прошлого и способная также формировать внутри себя представление об ожидаемом будущем.

Августин с самого начала был прав. Современный философ Дж. Лукас в «Трактате о времени и пространстве» (Treatise on Time and Space) делает круг и возвращается к тому же: «Мы не можем сказать, что такое время, потому что мы уже знаем это, и наши слова не в состоянии отразить все то, что мы уже знаем». Прав был и Будда (в изложении Борхеса): «Человек прошлого мгновения жил, но не живет сейчас и не будет жить в дальнейшем; человек будущего мгновения будет жить, но он не жил прежде и не живет сейчас. Человек настоящего мгновения живет, но он не жил прежде и не будет жить в дальнейшем». Мы знаем, что прошлое ушло — оно завершено, доделано, подписано, запечатано и доставлено. Наш доступ к нему прекращен, он ограничен воспоминаниями и физическими свидетельствами — окаменелостями, заброшенными на чердаки детскими рисунками, мумиями и старыми надгробными плитами. Мы знаем, что свидетельства очевидцев ненадежны, а документы могут быть подделаны или неправильно поняты. Незафиксированное прошлое уже не существует. И все же опыт убеждает нас, что прошлое произошло и происходит до сих пор. Другое дело будущее — будущее еще только должно наступить, оно открыто. Может произойти не все что угодно, но многое. Мир по-прежнему находится в состоянии строительства.