Путешествия во времени. История - [21]

. В ней фигурировала в который уже раз некая странная машина с кристаллами и циферблатами и рассуждения некоего профессора о четвертом измерении. («Как я уже объяснял, время — всего лишь относительное понятие. Оно буквально ничего не значит».) На этот раз путешественники направляются в отдаленное прошлое, что послужило поводом для особого редакторского примечания от Гернсбека. «Может ли путешественник во времени, — спрашивал он, — попадающий в прошлое (неважно, на десять лет или на десять миллионов), принимать участие в жизни того времени и общаться с тогдашними людьми? Или он должен остаться заблокированным в собственном пространстве-времени и быть лишь зрителем, который только наблюдает за происходящим, но не в состоянии что-либо сделать?» Наметился парадокс; Гернсбек ясно видел его и сформулировал так:

Предположим, я умею путешествовать во времени, скажем, на 200 лет, и я направляюсь туда, где живет мой прапрапрадедушка… Таким образом я получаю возможность застрелить его, пока он молод и еще не женат. Из этого следует отметить, что я мог бы предотвратить собственное рождение, поскольку линия продолжения рода прервалась бы прямо там.

С тех самых пор ситуация эта известна как парадокс дедушки. Оказывается, возражение одного человека для другого может стать идеей для рассказа. Гернсбек предложил читателям присылать ему свои комментарии почтой и получил немало писем, которые продолжали приходить даже через несколько лет. Подросток из Сан-Франциско предложил еще один парадокс, «последний удар по путешествиям во времени»: что если человек отправится в прошлое и женится на своей матери? Сможет ли он стать собственным отцом?

Да уж, Эйнштейн отдыхает.

4. Древний свет

— Время, — сказал Прингл, — понятие ментальное. Раньше его искали где только можно, пока наконец не уразумели, что его место — исключительно в сознании. Когда-то это называли четвертым измерением. Помните, у Эйнштейна…

Клиффорд Саймак (1951)

Прежде чем в нашей жизни появляются часы, мы ощущаем время текучим, подвижным и непостоянным. До Ньютона время не считалось универсальной, надежной и абсолютной штукой. Относительность времени была хорошо известна — если говорить об относительности в психологическом смысле и не путать с более новым толкованием этого слова, появившимся около 1905 г. Время идет различным шагом с различными людьми[60]. Часы овеществили время, а затем Ньютон придал времени… ну, скажем, официальный характер. Он сделал время существенной частью науки: время t, коэффициент, который нужно вставлять в уравнения. Ньютон рассматривал время как часть «чувствительной сферы Бога». Его точка зрения вручена нам, будто высеченная на каменных скрижалях:

Абсолютное, истинное, математическое время само по себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно…

Космические часы тикают невидимо и неумолимо, всегда и везде одинаково. Абсолютное время принадлежит Богу. Таково было кредо Ньютона. Никаких доказательств тому у него не было, а его часы в подметки не годились нашим.

Может быть, никакого равномерного движения вообще не существует, при условии, что время можно точно измерить. Может быть, любое движение ускоряется или замедляется, но течение абсолютного времени не подвержено никаким изменениям.

Помимо религиозного убеждения, Ньютоном двигала математическая необходимость: он нуждался в абсолютном времени и абсолютном пространстве, чтобы определить свои термины и выразить свои законы. Движение определяется как изменение положения в пространстве с течением времени; ускорение — это изменение скорости во времени. В контексте абсолютного, истинного, математического времени он имел возможность построить целую космологию, систему мира. Это была абстракция; удобство; основа для вычислений. Но для Ньютона это была также важнейшая характеристика мира. Хотите верьте, хотите нет[61].

Альберт Эйнштейн поверил. До некоторой степени.

Он верил в систему законов и расчетов — своеобразное сооружение, выросшее из простой каменной церкви до величественного изысканного собора с колоннадами и арочными контрфорсами, покрытого резьбой и ажурными витражами, — работа над ним еще идет, видны тайные склепы и разрушенные часовни. В этом сооружении время t играло незаменимую роль. Никто не мог охватить взглядом все сооружение разом, но Эйнштейн понимал больше, чем многие другие, поэтому видел проблему. В системе было внутреннее противоречие. Великим достижением физики предыдущего столетия было то, что Джеймс Кларк Максвелл объединил электричество, магнетизм и свет; это достижение самым очевидным и наглядным образом связывало и освещало весь мир. Оказалось, что электрические токи, магнитные поля, радио- и световые волны — это одно и то же[62]. Уравнения Максвелла впервые дали возможность вычислить скорость света. Но при этом они не стыковались идеально с законами механики. Эти световые волны, к примеру, — откровенные волны по всем математическим признакам, но волны в чем? Звуку для распространения нужна среда (воздух или вода), способная переносить колебания (например, колебания плотности воздуха). Аналогично и световые волны подразумевали невидимую среду, так называемый эфир — люминофор, или светоносный эфир. Экспериментаторы, естественно, пытались отыскать его, но безуспешно. Альберт Майкельсон и Эдвард Морли в 1887 г. предложили хитроумный эксперимент с целью измерить разницу между скоростью света в направлении движения Земли и скоростью света в перпендикулярном ему направлении. Они не смогли обнаружить никакой разницы. Действительно ли эфир необходим? Или можно думать непосредственно об электродинамике тел, движущихся сквозь пустое пространство?