Путешествия с Геродотом - [78]

Я прочел это последнее предложение в книге и положил ее на столик. Кадильные чары Абду давно перестали действовать. Снова вокруг роились тучи мошек, москитов и ночных бабочек. И стали даже более беспокойными и назойливыми. Я сдался и покинул террасу.

А утром пошел на почту отослать корреспонденцию. В окошке меня ждала телеграмма. Мой добрый шеф — Михал Хофман — просил, если в Африке ничего особенного не происходит, приехать на переговоры. Еще несколько дней я пробыл в Дакаре, а потом попрощался с Марием и Абду, прошелся по узеньким улочкам Горе и полетел домой.

Открытие Геродота

Как-то вечером, еще до отъезда из Горе, меня навестил коллега, чешский корреспондент Ярда, с которым я познакомился еще в Каире. Он тоже приехал в Дакар на Фестиваль искусства черных. Мы часами ходили по выставкам, пытаясь угадать смысл и предназначение масок и скульптур бамбара, маконде или ифе. На наш взгляд, все они выглядели грозно. Посмотришь на такие ночью, в мерцающем свете костров и факелов — испугаешься.

Сейчас мы разговаривали о том, как трудно написать об африканском искусстве в короткой статье, в нескольких словах. Нас бросили в иной, дотоле неизвестный нам мир: оперируя только нашими понятиями и нашим словарем, невозможно передать то, что мы видели. Осознавая эти проблемы, мы оказались перед ними беспомощными.

Во времена Геродота мы с Ярдой считались бы скифами, поскольку те жили в нашей части Европы. На быстрых конях, которые так восхищали грека, мы скакали бы по лесам и полям, стреляли из луков и пили кумыс. Геродот очень интересовался бы нами, расспрашивал об обычаях и верованиях, о том, что мы едим и во что одеваемся. А потом описал бы в подробностях, как, заманивая персов в ловушку снежной зимы и крепкого мороза, мы победили их армию и как преследуемый нами великий царь Дарий едва спасся.

Во время нашего разговора Ярда заметил на столике книгу Геродота. Спросил меня, каким образом я на нее вышел. Я рассказал, как получил ее в дорогу и как по мере чтения стал участвовать сразу в двух путешествиях: в одном — репортерском, по заданию газеты, и в другом — вместе с автором «Истории». Я сразу добавил, что само название «История» расходится с сутью дела. Ибо в те древние времена слово история означало скорее «исследование» или «разбирательство», «выяснение», и именно такое понимание в большей степени соответствовует целям и притязаниям автора. Он не сидел в архивах и не писал академический труд, как это в течение многих веков делали позже ученые, он хотел разобраться, познать и описать, как из повседневной жизни возникает история, как люди создают ее, как получается, что ее направление часто противоречит стараниям и ожиданиям. Это определяют боги — или же человек, из-за своих несовершенств и ограниченности, не в состоянии умно и рационально сформировать свою судьбу?

Начав читать эту книгу, сказал я Ярде, я задался вопросом, как автор собирал к ней материал. Ведь еще не существовало библиотек, богатых архивов, папок с вырезками из газет, бесконечного числа баз данных. Но уже с первых страниц Геродот отвечает на этот вопрос; он пишет, например, так: Знатоки истории среди персов говорят… или: финикийцы утверждают, что… И добавляет: Вот как говорят персы, а вот как финикийцы, я же не стану решать, так или иначе было, о ком же наверняка знаю, что он первый обвинил греков, того укажу, а потом пойду далее в своем повествовании, переходя как через малые, так и через большие группы людей. Как тех, что были в давнее время большими, а потом стали маленькими, а те, что в мое время большие, прежде были маленькими. Зная, что человеческое счастье не остается долго в одном и том же месте, я упомяну одинаково и одних и других.

Но откуда Геродот, грек, мог знать, что говорят далеко живущие персы или финикийцы, жители Египта или Ливии? Из своих путешествий, расспросов, наблюдений, из рассказов других и того, что он сам увидел, из накопленного знания. То есть первым его актом было путешествие. Но разве не то же самое делают репортеры? Ведь первая наша мысль: отправиться в путь. Дорога — источник, кладезь богатства. Только в пути репортер чувствует себя в своей тарелке, дорога — его дом.

По мере чтения Геродота я все больше открывал в нем братскую душу. Что приводило его в движение? Что заставляло действовать? Что позволяло сносить трудности пути, рисковать? Думаю, что интерес к миру. Желание оказаться там, любой ценой увидеть это, обязательно пережить то.

В сущности, такая страсть — явление редкое. Человек по своей природе существо оседлое, потому он и смог заняться земледелием и оставить рискованное и бедное существование охотника-собирателя, осесть на своем клочке земли, отгородиться от других стеной или межой, готовый за этот свой клочок проливать кровь, даже отдать жизнь. Если он покидал насиженное место, то только под давлением обстоятельств, гонимый голодом, эпидемиями, войной; или же — в поисках более выгодной работы и более высоких доходов — он становился лодочником, странствующим торговцем, проводником караванов. Но чтобы по собственной воле в течение многих лет бродить по свету ради того, чтобы всего лишь узнать, познать, понять? И для того, чтобы все это позже описать? Таких людей всегда мало.