Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1 - [125]

Что я постоянно слышу здесь, — это: «дяу» (далеко) и «тра тау» (не знаю).

[6] января. Утром рано отправился к денану (начальнику). Думал, что он живет далеко (как мне сказали), но в той же деревне; оказалось, что в другой. Пройдя по очень неудобной дороге, по пояс в мокрой траве, пришли к речке Быко. Здесь начинается еще хуже дорога, сказали мне.

— Нельзя разве спуститься по речке?

— Можно.

— Отчего никто мне ранее этого не сказал? Послать сейчас же за пирогой!

Почти через три четверти часа явилась она. Поместив все вещи, отправились. Речка очень извилиста и в ней много пней. Мы употребили полных два часа, чтобы добраться до Янлона, нового поселения малайцев, и дома денана.

Эта речка Быко впадает в р. Бату-Пахат, так что, спускаясь вниз по течению, можно достичь дер. Бату-Пахат, при впадении реки в море в три или четыре дня; для того же, чтобы подняться, надо употребить около шести дней.

Меня уже ожидали [в Янлоне], так как я утром, ранее чем отправиться, послал к денану извещение о моем прибытии. Малаец, лет около сорока пяти, с немного вьющимися волосами и интеллигентною физиономией, встретил меня и предложил войти в его вновь строящийся дом. Я сейчас же приступил к делу, т. е. сказал, чего я от него хочу, и расспросил о дороге. На все получил удовлетворительные ответы; только денан желал отправиться в путь завтра, чтобы [успеть] собрать людей. Письма махарадьи никто не умел прочесть; все удовлетворились, посмотрев на большую печать, равносильную здесь, как почти везде на Востоке, подписи.

Отгородили мое помещение в чистой новой хижине денана, и я был доволен лечь, так как вчерашняя усиленная ходьба с мокрыми ногами, сегодня прогулка по мокрой траве были причиной пароксизма, которого приближение я чувствовал уже дорогой. Отправляясь полежать, я сказал денану, чтобы он собрал людей оран-утан к 2 часам. К этому времени оказались несколько человек, но батен (начальник оран-утан), посланный за людьми, еще не пришел.

Я начал записывать слова, но это было нелегко. Они повторяли по большей части малайские слова, но между ними оказалось несколько других слов, схожих с уже записанными словами оран-райет. Они как бы стыдились иметь свой язык или как бы боялись говорить на нем.

Через часа полтора пришла целая толпа людей, особенно много женщин. Малость роста и курчавость волос некоторых бросились мне в глаза. Немалое число людей имело курчавые волосы, которые заставили меня думать о папуасской смеси. Особенно волосы одной старухи напомнили мне волосы женщин, которых я видел в Кильвару. Волос во всю длину был волнист. Волосы, предоставленные себе, образовывали многочисленные локоны (т. е. каждый волос состоял из нескольких колец). Некоторые же имели совсем малайские волосы. Так как все делалось публично и, кроме того, люди очень трусили, пришлось удовлетвориться немногими измерениями.

Нарисовал портрет начальника, рослого, крепкого человека с добродушным выражением лица, отчасти для того, чтобы нарисовать его жену, которая в действительности была гораздо миловиднее, чем нарисованный мною портрет. Она очень боялась меня или же ревности мужа, который не спускал с нее глаз. Она имела прекрасные глаза, очень волнистые волосы и цвет кожи темнее, чем у других. Я очень устал, когда кончил работу с этою толпою вследствие наступления вечера. День не пропал даром. Я начинаю убеждаться в необходимости признать примесь папуасской (?) крови, идею, к которой я относился [ранее] очень критически. Вечером узнал положительно еще факт, который объясняет сходство физиономий у оран-утан и малайцев: не оран-утан схожи с малайцами, а малайцы заимствовали много черт (курчавые волосы, толстые губы, широкий нос) у оран-утан. Браки между малайцами и женщинами оран-утан часты здесь и в Пахане, хотя в Иохоре меня уверяли, что этого не бывает. Но здесь уверяют, что обратные браки не встречаются. Басни о громадных ногах оран-удай или оран-сакай в Пахане я слышал опять, но мне и здесь сказали, что не видали людей, а только отпечатки их ступней.

Диапа, денан Улу-Быко в Янлоне, очень хлопотал весь день, и я думал найти в нем хорошего проводника по Индау, но он попросил меня взять вместо него его родственника Баду, который знает путь и которым я останусь доволен.

[7] января. Леба, хижина оран-лиар (при свете даммарового факела). Утром в Янлоне я записал вчерашние впечатления и, когда, напившись чаю, был готов отправиться в путь, было уже половина восьмого. Денан очень хлопотал, и крику было столько, как если бы громадный караван отправлялся в путь. Около Янлона, как обыкновенно около всех поселений, дорога была очень неудобна. Около двадцати минут пришлось идти по стволам поваленных деревьев, из которых многие были обгорелые, гнилые, скользкие, тонкие. Приходилось карабкаться, балансировать, прыгать, часто почти что падать и не смотреть по сторонам. Вошли в лес; тропинок много, но настоящей дороги нет. Пришлось во многих местах прорубать чащу. Наш караван разбрелся, и, несмотря на крик и хлопоты денана, многого недоставало; так, напр., я приказал, чтобы было два или, по крайней мере, один человек без ноши, с одним парангом, прорубать дорогу и заботиться о переправах через речки, ручьи, болота, но такого не было. Один из носильщиков, по приказанию начальника моих людей — Баду, не пряча, на виду оставил ношу на тропинке и отправился вперед.