Путешествия Лемюэля Гулливера. Дом на дюнах. Владетель Баллантрэ - [32]

Он довольно долго говорил на эту тему, и краска гнева покрыла мое лицо. Я кипел от негодования, слушая эти презрительные отзывы о моем благородном отечестве, рассаднике наук и искусств, победителе в битвах, биче Франции, третейском суде Европы, кладезе добродетели и набожности, чести и истины, гордости и зависти вселенной.

Но по зрелом размышлении я стал сомневаться, следует ли мне считать себя обиженным, тем более что в моем положении я не мог отвечать на обиды обидами. За несколько месяцев пребывания в этой стране я привык к внешности и разговорам ее обитателей. К тому же все вокруг по своим размерам вполне соответствовало гигантскому росту этих людей. Мало-помалу они перестали возбуждать во мне страх. Мне стало казаться, будто я нахожусь в обществе разряженных в праздничные платья английских лордов и леди, с их важной поступью, поклонами и пустой болтовней. Сказать правду, у меня нередко рождалось такое же сильное искушение посмеяться над ними, какое испытывал король и его вельможи, глядя на меня. Я не мог также удержаться от улыбки над самим собой, когда королева подносила меня к трюмо, где мы оба видны были во весь рост. Ничто не могло быть смешнее этого контраста. Подчас я испытывал такое ощущение, будто не они великаны, а я сам уменьшился в несколько раз.

Больше, чем все другие, меня раздражал и оскорблял карлик королевы. Его рост не превышал тридцати футов, и до моего появления он был самым маленьким человечком во всей стране. Немудрено, что при виде создания, во много раз уступавшего ему ростом, он гордо подбоченивался и нагло поглядывал на меня при встречах в передней королевы.

Когда мне случалось, стоя на столе, беседовать с придворными, он никогда не пропускал случая отпустить какую-нибудь остроту насчет моего роста и наружности. В отместку я называл его своим братом или вызывал на поединок — словом, пускал в ход все уловки, принятые среди придворных пажей.

Однажды за обедом этот злобный щенок так рассердился на какое-то мое замечание, что, взобравшись на ручки кресла ее величества, схватил меня за талию и бросил в серебряную чашку со сливками. Я окунулся с головой в сливки. К счастью, я отличный пловец. В противном случае мне пришлось бы очень плохо. Глюмдальклич в эту минуту находилась на другом конце комнаты, а королева так растерялась, что не могла помочь мне. Наконец прибежала моя нянюшка и вынула меня из чашки. Однако я успел проглотить пинты две сливок. Меня уложили в постель. К счастью, все обошлось благополучно. Только костюм был испорчен, и его пришлось выбросить. Карлика больно высекли и, кроме того, заставили выпить чашку сливок, в которых по его милости я искупался. С тех пор карлик навсегда потерял расположение королевы. Спустя некоторое время она подарила его одной знатной даме, и я его больше не видел. Я был очень рад этому. Трудно сказать, что еще мог придумать этот злобный урод.

Еще раньше он сыграл со мной одну грубую шутку. Однажды за обедом ее величество взяла на тарелку мозговую кость и, вытряхнув из нее мозг, положила обратно на блюдо. Карлик, улучив момент, когда Глюмдальклич пошла к буфету, вскочил на табурет, на котором она всегда стояла, присматривая за мной во время обеда, схватил меня обеими руками и, стиснув мне ноги, засунул выше пояса в пустую кость. Мне казалось унизительным звать на помощь, и прошло, вероятно, не меньше минуты, прежде чем эту проказу заметили и освободили меня из плена. Должно быть, я представлял очень смешную фигуру. При дворе редко подают горячие кушанья. Только этому обстоятельству я обязан тем, что не обжег ног, но мои чулки и панталоны оказались в плачевном состоянии. Хотя королева не могла удержаться от смеха при виде моей плачевной фигуры, но все же она очень рассердилась на карлика. Только мое заступничество спасло его от изгнания.

Королева часто смеялась над моей боязливостью и спрашивала, все ли мои соотечественники такие же трусы. Поводом к насмешкам королевы послужило следующее обстоятельство. Летом здесь множество мух. Эти проклятые насекомые величиной с крупного жаворонка не давали мне за обедом ни минуты покоя. Они садились иногда на мое кушанье, оставляя на нем свои омерзительные испражнения или яйца, которые я легко различал простым глазом. Иногда мухи садились мне на нос или на лоб и кусали меня до крови. От них шел отвратительный запах. А на их лапках я замечал следы того липкого вещества, которое, по словам наших натуралистов, позволяет этим насекомым свободно гулять по потолку. Мне стоило больших хлопот защищаться от гнусных тварей. Любимой забавой карлика было набрать в кулак несколько мух, как это делают у нас школьники, и неожиданно выпустить их мне под нос, чтобы рассмешить королеву и испугать меня. Единственной моей защитой от мух был кортик, которым я рассекал их на части в то время, когда они подлетали ко мне. Своей ловкостью я вызывал общее восхищение.

В хорошую погоду Глюмдальклич каждое утро ставила мой ящик на подоконник, чтобы я мог подышать свежим воздухом. Замечу кстати, что я никогда не соглашался, чтобы мой ящик вешали за окном, как у нас в Англии вешают клетки с птицами. Помню, как однажды утром она поставила ящик и куда-то ушла. Я открыл окно, сел за стол и принялся завтракать куском сладкого пирога. Вдруг штук двадцать ос, привлеченных запахом, влетели в мою комнату. Комната наполнилась таким жужжаньем, словно в ней заиграло двадцать волынок. Одни завладели моим пирогом и раскрошили его на кусочки, другие кружились у меня над головой, оглушая меня жужжаньем и наводя неописуемый ужас своими жалами. Тем не менее у меня хватило храбрости выхватить кортик и напасть на них. Четырех я убил, остальные улетели, после чего я мгновенно захлопнул окно. Эти насекомые были величиной с куропатку. Я вытащил у убитых жала. Они достигали полутора дюймов в длину и были остры, как иглы. Все четыре жала я тщательно сохранил и потом показывал вместе с другими редкостями в Европе. По возвращении в Англию три я отдал в Грешэм-колледж, а четвертое оставил у себя.