Путешествия барона Мюнхгаузена - [8]

Когда я проник в крепость следом за бегущими турками, в воротах внезапно упала опускная решетка, которая начисто отрезала заднюю часть моей лошади, что, впрочем, не помешало мне гнать перед собой толпу неприятеля и вытеснить его через противоположные ворота.

Выслушав этот рассказ, я погнал половину моей лошади и непостижимо быстрым галопом прискакал назад, к воротам, где нашел и вторую половину бедного животного, которая также рьяно преследовала бежавших прочь солдат турецкого гарнизона. Искусный лекарь моего отряда сшил вместе обе половины лошади, взяв для этого лавровые побеги, так как ничего иного под рукой не нашлось.

Это, впрочем, оказалось очень кстати, потому что лавровые побеги пустили корни в толе лошади, выросли и образовали лавровую беседку, так что во время этого и следующего походов я, в буквальном смысле, пребывал в тени своих лавров.

Во время следующего похода сераскир Фели-паша задумал хитрый план, чтобы уничтожить противника. Для этого он позволил русскому войску беспрепятственно пройти через теснины близ Перекопа и затем хотел окружить их на равнине и уничтожить все войско. Положение русских было отчаянное.

Я вскоре выведал слабое место в турецком лагере, где из-за близости болот и рек турки не ожидали нападения. Я явился к фельдмаршалу, сообщил ему свои наблюдения, и на следующий день мы предприняли сложный маневр. Ложная атака с другой стороны лагеря отвлекла внимание турок от слабо защищенного места, где мы и прорвались, закончив поход блестящей, неожиданной победой…

Я упоминаю об этом деле только потому, что в результате чрезмерного напряжения во время боя моя правая рука так разошлась и непроизвольно продолжала рубить направо и налево даже после сражения, и мне пришлось целую неделю держать ее в повязке. Воспользовавшись этим, турки врасплох напали на меня из засады и, безоружного, захватили в плен…

Шестой вечер

Мюнхгаузен, став пасечником султана, закидывает на луну серебряный топорик, влезает на нее по бобовому стеблю и спускается назад по короткой веревке из соломы. Освобождение Мюнхгаузена и возвращение в Россию. Атлетическое упражнение с каретой в лощине. Оттаявшие звуки почтового рожка.

— Любезные господа, друзья и товарищи! Согласно моему обещанию, вам предстоит сегодня услышать, как мне жилось в плену. Вместо того чтобы обменять меня на какого-нибудь знатного турка, попавшего в плен, меня привезли в Константинополь и приставили, как раба, к султанским садам в качестве пасечника. Это было, правда, довольно унизительно и странно для гусарского полковника. Однако всему можно научиться, и вскоре я знал в лицо большинство находившихся под моим присмотром пчел. Ведь я должен был каждое утро выгонять своих подопечных на пастбище, стеречь их там целый день и вечером позаботиться о том, чтобы весь пчелиный рой полностью вернулся в ульи.

Однажды вечером я недосчитался двух моих любимых пчёлок, и когда я стал разыскивать их, то увидел, как два медведя хотели растерзать бедняжек, чтобы отнять мед. Не имея другого оружия, я бросил в медведей серебряный топорик — знак султанских садовников — и промахнулся. Но звери испугались и убрались восвояси… Не знаю точно, откуда они пришли в Константинополь — с Балкан или с Парнаса. В любом случае, неплохо, что их удалось прогнать. Однако весьма печально было то обстоятельство, что маленький серебряный топорик, пущенный моей рукой, который пронесся между головами медведей, продолжал лететь все дальше и все выше, пока не достиг луны, и там остался лежать. Как мне теперь добыть его? Разве можно найти такую лестницу?.. Тут мне пришло в голову, что несколько дней назад старик-садовник дал мне турецкий боб, привезенный то ли из Багдада, то ли от гроба Пророка. Я поспешно посадил его в землю, сам не веря тому, что старый Омар-бен-Казем рассказывал мне о его волшебнобыстром росте.

Но что же случилось?

Едва я положил боб на садовую грядку, как он тотчас же проклюнулся и пустил росток, который на моих собственных глазах вытянулся на такую высоту, что обвился вокруг нижнего рога луны. Тут я смело полез на луну и благополучно добрался до нее после нескольких часов изнурительного подъема.

Мне предстояла еще вторая, трудноразрешимая задача — разыскать маленький серебряный топорик на поверхности луны, где все сверкало, как чистое серебро. Однако после долгих поисков, продолжавшихся несколько часов, удалось и это сделать, но, увы! Тем временем моя бобовая лестница засохла от ужасной солнечной жары, и теперь я беспомощно сидел там, наверху, не зная, что делать. К счастью, топорик упал на кучу мякины и соломы, и я принялся плести из этой самой соломы веревку как можно длиннее. Эту веревку я привязал к одному из рогов лунного серпа и стал спускаться по ней вниз. Левой рукой я крепко уцепился за веревку, а в правой держал топорик. Соскользнув на некоторое расстояние, я отрубал лишний кусок над моей головой, подвязывал его к нижнему концу веревки и, продолжая поступать таким же образом, спустился почти до земли. Однако из-за того, что я постоянно обрубал и надвязывал веревку, она становилась все менее прочной. Наконец, когда я висел еще в облаках, милях в двух над землей, моя веревка лопнула, и я шлепнулся на землю с такой силой, что сперва был совершенно оглушен. Прошло немало времени, прежде чем я снова пришел в себя и заметил, что, ударившись о землю, ушел в нее на глубину по крайней мере девяти саженей. Это один из тех случаев, когда пересказчики моих приключений охотно распускают ложь, будто бы я ногтями выкопал в земле нечто вроде лестницы, чтобы вылезти из ямы, тогда как я ведь не настолько же глуп проделывать эту работу ногтями, раз у меня был мой топорик, а с его помощью совсем не трудно выкопать несколько сотен ступенек. Мне нечего вам говорить, как неприятны для меня такие прибавки и прикрасы, не имеющие ничего общего с правдой, и они совсем не нужны при верном пересказе моих путешествий!