Путешествия барона Мюнхгаузена - [12]
Здесь мы исправили полученные повреждения и когда, спустя некоторое время, приплыли на то место, где произошло столкновение, то увидели поблизости на воде труп того самого кита. Длина его достигала, без всяких выдумок, по крайней мере полмили! Так как мы могли взять к себе на борт лишь небольшую часть этого огромного животного, то мы с большим трудом отрезали ему голову и, к нашей великой радости, нашли в ней не только наш якорь, но и более сорока саженей каната, которые торчали с левой стороны пасти из дупла в зубе. Больше во время этого плавания уже не произошло ничего достопримечательного…
А в Средиземном море однажды мне пришлось даже рисковать жизнью. В один приятный летний вечер я купался близ Марселя в очень приятной теплой морской воде, как вдруг на меня бросилась с величайшей быстротой большая рыба с раскрытой пастью.
Само собой разумеется, скрыться от нее было совершенно невозможно, потому что рыбы плавают гораздо лучше нас; поэтому я сжался как мог, втянул в себя ноги и плотно прижал к телу руки, чтобы проскользнуть невредимым через колючие ряды зубов рыбы в ее желудок. Я счастливо добрался в его полость, где все-таки оказалось чересчур тесновато и слишком темно, хоть глаз выколи, но по крайней мере было достаточно тепло.
Так как я, очевидно, причинял моей хозяйке немалую тяжесть в желудке и другие неприятные ощущения, то она всячески старалась избавиться от меня. Но чем больше она давилась и корчилась, тем неприятнее становился я для нее своими движениями. Когда же я убедился, что мои прыжки и скачки для нее положительно невыносимы, я начал отплясывать шотландский вальс, хотя на душе у меня было вовсе не до танцев. Рыбе это так пришлось не по вкусу, что она даже страшно крикнула и наполовину высунулась из воды. Это привлекло внимание экипажа итальянского коммерческого судна, проходившего мимо как раз в это время, и спустя несколько минут мою рыбу убили гарпунами. Я понял это по ее предсмертным судорогам. Вскоре ее вытащили на палубу, и я слышал, как матросы совещались друг с другом, каким образом надо разделать рыбу, чтобы получить возможно больше жира.
Так как я прекрасно понимал по-итальянски, то этот разговор нагнал на меня немало страху, как бы большие ножи, свежуя рыбу, не поранили случайно и меня. Я замер в своей темнице и стал ждать как можно спокойнее, но с сильно бьющимся сердцем, откуда матросы начнут свою операцию. К большому моему облегчению, они начали с того, что вскрыли брюхо, и едва я увидел первый проблеск света, как принялся петь самым мелодическим образом: «O pescator del onda! Fidelin!»
Дальше я не стал испытывать судьбу, потому что мое пение вызвало страшный переполох на палубе. Тут я разорвал стенки своей тюрьмы, и крики матросов перешли в громкие возгласы радости, когда они увидели вылезающего из рыбы человека. Пока мне подавали разную закуску, я рассказал моим спасителям все, что случилось, поблагодарил их за помощь и поспешил броситься в воду, чтобы добраться до оставленной на берегу одежды. К моей великой радости, я нашел все в том же виде, как и оставил, и по своим карманным часам увидел, что просидел в желудке бестии-рыбы около трех часов — слишком долго, господа, если учитывать то, что я находился там в совершенно нечеловеческих условиях.
Девятый вечер
Радушный прием в Константинополе у султана, которому Мюнхгаузен рассказывает о своем полете на ядре. Мюнхгаузен едет посланником в Каир и по пути принимает к себе на службу пятерых полезных людей: скорохода, острослуха, меткого стрелка, силача и ветрилу.
— Любезные друзья и товарищи! В связи с моими морскими приключениями, о которых я рассказал вам в последний раз, я хотел бы сегодня объяснить вам, как я из Италии попал в Вену и оттуда был командирован с дипломатическими поручениями в Константинополь, к султану. Однако я поведаю вам эту историю в другой раз со всеми подробностями. Слишком много еще живет свидетелей той эпохи, и потому было бы нескромно сейчас вспоминать это дело. На сегодня вы должны удовольствоваться тем, что я был снабжен секретными депешами и уполномочен вступить с султаном в переговоры, поэтому я покинул Вену и с пышностью прибыл в Константинополь. Я был представлен султану римским, императорско-русским и французским послами и передал драгоману (переводчику) мои верительные грамоты для вручения их султану установленным порядком, через великого визиря. Весь дипломатический корпус, все высшие сановники и придворные были в высшей степени удивлены, когда султан, едва успев произнести драгоману для перевода первые слова своей приветственной речи, вдруг остановился и, протягивая руку, двинулся в мою сторону со словами:
— Ах, дуй тебя горой! Мюнхгаузен! Да ведь мы — старые знакомые и добрые друзья, и не надо нам никакого переводчика! Тысячу раз добро пожаловать, старый приятель!
Все послы и даже главный представитель дипломатического корпуса поняли, что такие слова — нечто большее, чем простая шутка, и это создало мне особенно выгодное положение в их глазах. Да и мои отношения с султаном были теперь совсем иные, чем раньше, когда я, как военнопленный, должен был пасти пчел в султанском саду.
