Путешествие вокруг света - [92]
Относительно черепахи должен сообщить, что у последней, после того как ее убили и почти разделали, я обнаружил фосфорическое свечение; оно было особенно заметно на суставе передней лапы. На отрезанной шее тоже светились некоторые места — может быть, нервы? То, что светилось, можно было растереть пальцами — и в этом случае свечение сохранялось.
Когда мы собирались покинуть Китайское море, на «Рюрике» поймали крачку, а также пеликана, который уже побывал пленником на «Эглантине»; близ берега на борту появились бабочки и насекомые. Во время штиля в Зондском проливе наловили много морских червей; и здесь мы не нашли открытых Эшшольцем насекомых северных морей.
Возвращаюсь к нашей стоянке 13 февраля 1818 года. Вечером нас посетили моряки с «Эглантины». Мы распрощались друг с другом. «Рюрик» должен был быть в Европе раньше «Эглантины», но все же я передал капитану Герину несколько писем для родных.
Течение со скоростью два узла в час попеременно направлялось то в Китайское море при приливе, то в Индийский океан при отливе.
14-го ранним утром мы подняли якорь и при сильном течении прошли довольно близко от берега по проливу между островами Цупфтен [Зутфен] (их мы насчитали восемь) и скалами в Индийский океан. В 12 часов дня мы потеряли «Эглантину» из виду. Поскольку ветер заставил нас лавировать, мы увидели ее снова в 4 часа дня стоящей на якоре у острова Крокотоа [Кракатау]. 15-го вечером прошли пролив и острова. 16-го начал дуть постоянный восточный ветер. До сих пор нам ежедневно встречались три-четыре судна поодиночке или группами. 18-го уже не попалось ни одного корабля.
21 февраля солнце стояло в зените. Вечером этого дня в северной части неба был виден очень яркий огненный шар. В Атлантическом океане и других морях мне довелось наблюдать множество таких метеоров. Наука требует, однако, чтобы производились совпадающие, одновременные наблюдения одного и того же явления.
Что же касается моих наблюдений, то они не были подкреплены другими.
Поимка бониты обрадовала нас 3 марта. 4-го мы пересекли Южный тропик. Утром того же дня какой-то большой корабль пересек наш курс в северо-северо-восточном направлении. Вечером нам попалась крачка.
12 марта (29°19' южн. широты, 313°26' зап. долготы) к югу от Мадагаскара постоянный ветер прекратился. Грозы, сопровождавшиеся громом и молниями, штили и штормы сменяли друг друга. В очень темную ночь на 13-е мы едва не столкнулись с огромным кораблем. На этой широте нам еще встречались тропические птицы.
Равноденствие (20 марта) принесло штормы. С 14-го (первая лунная четверть) по.21-е (полнолуние) море постоянно было бурным, а порывы ветра — как никогда сильными (31° южн. широты между 318° и 325° зап. долготы). 22-го, в день пасхи, стояла прекрасная погода. Утром загарпунили превосходного дельфина неизвестного нам вида.
23-го при очень слабом ветре с верхушки мачты заметили на севере парусник. Вечером мы достигли меридиана Санкт-Петербурга. 27-го были уже у отмели, окаймляющей южную оконечность Африки, и течение быстро понесло нас на запад к намеченной цели. 29-го мы увидели сушу к западу от мыса Агулхао [Игольного]. В ночь с 30-го на 31-е вошли в Столовую бухту.
Тут старый Адамастор[20] обманул нас и навлек на нас, возможно, самую большую опасность за все время путешествия. Капитан Коцебу не знал Столового залива, и у него не было карты. Он пишет: «Будучи введен в заблуждение различными огнями на берегу, я попал не в то место, где обычно стоят корабли. Лишь с наступлением дня стало ясно, что мы бросили якорь не у Капштадта [Кейптаун], а в восточной части бухты, в трех милях от города». Перед нами на побережье, к которому мы направлялись ночью, но куда плыть нам воспрепятствовал ветер, как грозное предупреждение лежали обломки разбитых судов.
С юга дул штормовой ветер. Лоцман вывел «Рюрик» из опасного места и указал надежную якорную стоянку перед городом, где либо был штиль, либо слабый ветер с севера. Капитан поехал в город, а мне пришлось дожидаться его возвращения на «Рюрике». Я был как на иголках. Капштадт — это уже почти родина. Среди живущих здесь немцев мне предстояло найти следы дорогих моему сердцу людей; тут меня, возможно, ждут письма от близких; я рассчитывал встретить друга, Карла Генриха Бергиуса из Берлина, кавалера Железного креста, естествоиспытателя, который еще до начала моего путешествия отправился в Капштадт в качестве фармацевта. И когда я смотрел на город, который в это прекрасное утро постепенно выступал из окутывавшего его тумана и, полностью открытый взору, раскинулся передо мной вместе с высившейся над ним знаменитой красивой горной грядой, из-за леса мачт прямо к «Рюрику» направился маленький бот. Леопольд Мундт, еще один мой друг, ботаник из Берлина, бросился мне на шею.
Первое, что он сообщил мне, была весть о том, что любимый и чтимый всеми славный Бергиус скончался 4 января 1818 года. Прусское правительство направило сюда Мундта как естествоиспытателя и собирателя коллекций.
