Путешествие вокруг света - [60]

Однажды Рарик сопровождал меня к месту купания и коралловому саду. Когда мы пришли, я объяснил, что хочу искупаться, и начал раздеваться. Зная о том, как удивлял темнокожих друзей белый цвет нашей кожи, я полагал, будучи не столь стыдливым, как он, что Рарик воспользуется этим случаем, дабы удовлетворить свое вполне понятное любопытство. Я уже шагнул было в водоем и обернулся, но не увидел его и решил, что он ушел. Искупавшись и сделав необходимые наблюдения, я вылез из воды, оделся, осмотрел сушильню и хотел уже двинуться в обратный путь, как увидел, что кусты раздвинулись и из зеленых зарослей показалась добродушная, улыбающаяся физиономия моего спутника. За это время он успел красиво украсить свои волосы цветами сцеволы^{179} и сплести венок для меня. Рука об руку мы вернулись в его жилище.

Подобная стыдливость присуща всем радакцам. Никто никогда не подсматривал за нами во время купания.

Я решил провести эту ночь на берегу и понаблюдать, как ведут себя радакцы в домашней обстановке. Когда мы пришли, капитан уже отбыл на корабль, и вполне естественно, что семья Рарика приняла меня как гостя. Все были заняты приготовлением могана — теста из пандануса. Вечер мы провели под кокосовыми деревьями возле лагуны. Луна была в первой четверти, огонь не горел, не удалось даже разжечь трубку. За едой говорили только о нас, все изъяснялись громко и длинными фразами. Милые друзья всячески старались развлечь гостя. Они пели, что доставляло им огромное удовольствие. Будет ли правильно называть эти ритмы пением, а красивые естественные телодвижения (они выполнялись сидя) — танцами? Когда смолкли радакские барабаны, Рарик попросил меня спеть русскую песню. Я не мог отказать другу в этой скромной просьбе и должен был теперь, несмотря на свой, уже снискавший дурную славу голос, выступить достойным представителем европейского вокального искусства. Такова ирония судьбы! Но я не растерялся, встал и спокойно продекламировал, сильно подчеркивая размер и рифму, стихотворение Гёте «Дружеский теснее круг». Да простит меня бессмертный немецкий классик — француз выдал это на Радаке за русскую песню и танец! Островитяне внимательно следили за мной, весьма забавно подражая, а когда я закончил, то услышал, как они, искажая произношение, повторяли строки:

Станем цельны мы сердцами,

Добрыми пойдем путями

К верному спасению.^{180}

Ночевал я вместе с Рариком в большом доме; мужчины и женщины спали на помосте и на земле, и сон часто прерывался беседами. Утром я отбыл на корабль, но сразу же вернулся на берег.

Я описал лишь один из дней, проведенных на Радаке; все они протекали легко и приятно, мало чем отличаясь друг от друга, поэтому не буду много об этом говорить — достаточно и того, что сказано выше.

Доброта, утонченность нравов, исключительная чистота этого народа находили свое выражение в каждом, даже самом незначительном поступке; мною упомянуты лишь немногие из них. Надо ли рассказывать, например, о том, как поступают члены семьи, когда ребенок в присутствии посторонних ведет себя неприлично? О том, с каким достоинством был однажды удален провинившийся и как, несмотря на вызванный этим поведением гнев, взрослые старались сохранить почтительность к уважаемым гостям, а ребенок вместе с тем получил урок, как надо себя вести. Отрицательное нередко весьма поучительно. Можно ли вообще судить о том, что всегда было скрыто от наших глаз?

Народное воспитание, народные предания, сказки и поучения прививают нам глубокое уважение к дару божьему — хлебу, не ценить который — большой грех. Во времена моего детства бросить на землю пусть даже крошечный кусочек хлеба действительно считалось большим грехом, неизбежно и немилосердно каравшимся палкой. У бедного народа Радака такое же чувство воспитано по отношению к фруктам — главной пище. Один из наших друзей дал капитану кокос, чтобы тот утолил жажду, а он выбросил скорлупу вместе со съедобной мякотью. Радакец робко обратил его внимание на то, что с пищей обращаться подобным образом нельзя. Его чувство было уязвлено, а мне стали приходить на ум старые, вбитые еще няней нравоучения.

Замечу попутно, что лишь в последние дни пребывания на Отдиа радакцы наглядно убедились в эффективности нашего оружия, после того как капитан в присутствии Рарика и Лагедиака подстрелил птицу. Разумеется, выстрел их страшно напугал; Рарик умолял капитана, увидя у него ружье, не стрелять; таков уж был характер островитянина.

К югу от Отдиа есть лишь два плодородных и обитаемых острова, если не считать множества мелких и необитаемых островков. Первый — Эгмедио — отличается от других тем, что только там кокосовые пальмы высоко поднимаются над лесом и встречаются корневища отмерших деревьев. Это местожительство вождя Лангиена, уже побывавшего на «Рюрике». Он привез нам в подарок кокосовые орехи и пригласил посетить его на острове. Другой остров лежит у юго-восточной оконечности рифа. К западу от него — лишь маленькие, необитаемые острова.

28 января мы отплыли на двух шлюпках с целью обследовать проливы, о которых сообщил Лагедиак. Мы вышли по направлению к Эгмедио, куда до нас отправился Лангиен, находившийся до этого на Отдиа, чтобы дружески принять нас на родине. Это был гостеприимный, добросердечный человек, и наш визит его очень обрадовал. Мне показалось, что на острове кроме него и жены живет только несколько человек. К его удовольствию, я возделал ему небольшой участок. В тот же день мы обследовали один из проходов, пролив Лагедиака; для «Рюрика» этот путь был бы весьма опасным. Непогода вынудила нас отказаться от дальнейшего продвижения и заняться поиском места для ночлега. Ближайшие пустынные острова не годились, надо было вернуться к тому, что располагался у оконечности группы. Здесь, к неожиданной радости, мы повстречали старого друга; нас приветствовал веселый Лабигар, одарив кокосовыми орехами и плодами пандануса. Тут жили только ом и его семья.