Путешествие вокруг стола - [57]

Шрифт
Интервал

– Держаться! – многозначительно предупреждал всех Спиритавичюс. – Стоять горой друг за друга, потому что все против нас.

– Господин директор, – озабоченно соглашался Бумба-Бумбелявичюс, – вашими устами глаголет истина. Мы должны показать, что правда на нашей стороне и что за нее мы все, как один, ляжем костьми.

– Страшно подумать, – испуганно заметил Пискорскис, – что кто-нибудь из нас будет оправдывать только себя. Вместе мы в поте лица трудились, вместе должны делить и плоды трудов своих.

– Собственноручно задушу того, кто прикинется святым и попытается выкрутиться, свалив вину на других!

* * *

Зал окружного суда переполнили знакомые и родственники чиновников. На столе, покрытом зеленым сукном, лежали толстые тома дела, вещественные доказательства, евангелие и деревянное распятие. На скамье подсудимых сидели Спиритавичюс и три его славных помощника. Пристав объявил: «Суд идет!», и судьи в черных тогах, а за ними и государственный обвинитель заняли свои места.

– Валериёнас Спиритавичюс! – вызвал председатель.

– Я! – встал Спиритавичюс.

Когда-то это местоимение кидало в дрожь подчиненных, заставляло молниеносно выполнять любое распоряжение директора. Сейчас это «я» звучало совсем по-иному. В нем не было прежней силы и уверенности. Ответив еще на несколько вопросов председателя, Спиритавичюс, красный как рак, опустился на скамью подсудимых. Несколько официальных вопросов окончательно добили его.

– Признаете ли себя виновным? – холодно спросил председатель.

– Ничего подобного! – вымолвил наконец Спиритавичюс, но при этом бывший высокопоставленный чиновник министерства финансов задрожал, как осиновый лист, его голова упала на грудь, и беспокойный взгляд заметался во все стороны. Вопросы председателя подрубили его волю, как топор отжившее свой век дерево.

За Спиритавичюсом держали ответ Бумба-Бумбелявичюс, Пискорскис, Уткин. Вопросы прокурора были так же холодны, коротки и безжалостны. Ответы чиновников, привлеченных по делу, были то нечеткими и неуверенными, то преувеличенно мягкими, то неоправданно гордыми. Но никто из подсудимых не признал себя виновным.

Только что зачитанный обвинительный акт прозвучал, как волнующая история, как приключенческий роман, роман, полный остроумия, неслыханной дерзости, роман с завязкой, кульминацией и, возможно, с совершенно неожиданным концом. Слушая сиплый голос секретаря, чиновники балансовой инспекции еще раз совершили путешествие вокруг стола, превращенного ими в кормушку; перед ними пронеслось их прошлое, все изведанные ими радости жизни, различные обстоятельства, лица соучастников и друзей…

Слова евангелия, присяга свидетелей, страх шестилетнего тюремного заключения за лжесвидетельство, наконец, сами показания обвиняемых действовали на всех угнетающе. Первым справился с собой Пискорскис. Он улучил удобный момент и прервал свидетеля:

– И тем не менее, я хотел бы воспользоваться предоставленным мне правом и спросить свидетеля, когда именно я получил упомянутые деньги и в какой сумме? Это чрезвычайно важно. Кроме того, я хотел бы также осведомиться у господина свидетеля, не заметил ли он, какими именно купюрами упомянутый торговец дал мне взятку?

Воодушевленный неожиданной и почти фантастической смелостью и изворотливостью своего коллеги, Бумба-Бумбелявичюс тоже атаковал свидетеля:

– Господин свидетель утверждает, что я якобы не мог построить на свое жалованье три дома. Положим, это так. А известно ли господину свидетелю, что я собрал плату с квартирантов третьего дома за пять лет вперед и строю четвертый дом?

Другого свидетеля, который показал, что одно важное дело было то ли предано огню, то ли уничтожено другим способом, припер к стенке Спиритавичюс:

– Ладно, ладно… говоришь, сожгли… А ты дым видел?

Свидетель, не поняв вопроса, смущенно ответил:

– Нет.

– Ну, так еще когда-нибудь увидишь! – Спиритавичюс, довольный, опустился на место.

Публика оживилась.

После опроса свидетелей обвиняемые повеселели; они мало-помалу обвыклись с обстановкой. Адвокаты утешали их, судьи пока что ничем не грозили, и только прокурор, поплевывая на пальцы, листал дело, выуживая новые доказательства. Уткина это рассмешило, и он подмигнул какому-то знакомому, сидевшему неподалеку.

Однако было не до смеха. Прокурор в своем беспощадном выступлении потребовал для обвиняемых, которые обкрадывали государственную казну, злоупотребляли своим служебным положением и брали взятки, строгого наказания. Спиритавичюсу грозило 8 лет каторги, Бумбелявичюсу – 5, а Пискорскису с Уткиным – по 3. Кроме того, прокурор еще потребовал, чтобы обвиняемые возместили 700 тысяч литов, украденных у казны, для чего предложил конфисковать недвижимое имущество Спиритавичюса, Бумбелявичюса, Пискорскиса и Уткина.

В зале стояла такая тишина, что слышно было, как бьется муха, попавшая в паутину; больше того – было слышно, как падают на белый лист бумаги ногти, которые аккуратно надкусывал зубами и подрезал бритвочкой один из трех судей.

Слово было предоставлено Валериёиасу Спиритавичюсу. Он тяжело поднялся, оперся ладонями о край скамьи, вперил свой взгляд в пространство и сказал:


Рекомендуем почитать
Шесть повестей о легких концах

Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».


Призовая лошадь

Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.


Охотник на водоплавающую дичь. Папаша Горемыка. Парижане и провинциалы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Триумф и трагедия Эразма Роттердамского; Совесть против насилия: Кастеллио против Кальвина; Америго: Повесть об одной исторической ошибке; Магеллан: Человек и его деяние; Монтень

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 — 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В девятый том Собрания сочинений вошли произведения, посвященные великим гуманистам XVI века, «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского», «Совесть против насилия» и «Монтень», своеобразный гимн человеческому деянию — «Магеллан», а также повесть об одной исторической ошибке — «Америго».


Нетерпение сердца: Роман. Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В третий том вошли роман «Нетерпение сердца» и биографическая повесть «Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой».


Том 2. Низины. Дзюрдзи. Хам

Во 2 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли повести «Низины», «Дзюрдзи», «Хам».