Путешествие вокруг моего черепа - [43]

После того как я несколько раз удостаиваю своим вниманием раковину умывальника, подходит к концу и этот тоскливый день. В одиннадцать вечера отправляется поезд на Треллеборг, а это уже Скандинавия. Я упрямлюсь, как капризный ребенок – уж коль скоро я попал в Берлин, то желаю разок прогуляться по Унтер-ден-Линден. Мы тащимся через всю Фридрихштрассе, хорошо еще, что сегодня воскресенье, поэтому магазины закрыты, и можно только разглядывать витрины. А вот и Café Kerkau, смотрите-ка, я все же узнал его. Сколько раз сидели мы тут на галерее с Этель Юдик! Zwei Melange, schön![38] – сказал официант и убежал, а мы с ней уткнулись в газеты. Сколько новостей в мире, сколько городов мелькает на фотографиях в журналах – Париж, Лондон… взгляни-ка сюда, как интересно! Это изобретение серьезное, ни о какой подтасовке не может быть и речи, на фотографии ясно видно, что аэроплан находится в воздухе, это машина Блерио, в прошлом году он побывал и в Пеште… газета пишет, он целый час продержался в воздухе! И мы с тобой полетим, представляешь? У нас будет не автомобиль, а аэроплан, если мы, конечно, разбогатеем! Да-да, а сейчас не мешай мне читать… в Испании вспыхнула эпидемия какой-то мерзкой новой болезни – инфлюэнца со смертельным исходом…

Треллеборгский экспресс – поистине элегантный, комфортабельный поезд. Наше купе крохотное, но зато великолепно оборудованное. Вполуха я слышу, что мы поедем морем, – наверняка я неправильно понял, как это поезд сумеет пройти по морю, а может, речь идет о каком-нибудь мосте? Я стараюсь поскорей уснуть, мы прибываем на место в шесть часов утра, а в воздухе уже сейчас ощущается прохлада.

Я просыпаюсь оттого, что поезд подо мной колышется, как на волнах. Что бы это значило – землетрясение или на меня опять накатила дурнота? Я с трудом встаю на ноги, поднимаю занавеску Обзора никакого, в свинцово-сером сумраке перед самым моим окном вздымаются красные железные стены. В халате и шлепанцах я выбираюсь в коридор. Лесенка, ведущая вниз из вагона, упирается в железный пол. Колеса поезда не крутятся, и все же он покачивается. Я спускаюсь по ступенькам, делаю несколько шагов и выхожу из тоннеля, куда загнали наш поезд. Мы находимся на пароходе, на гигантском пароме. Небо и море сливаются в сплошную черноту, разрываемую лишь огоньками бакенов. Где-то очень далеко – ночью горизонт всегда кажется более отдаленным – мерцают гирлянды огней. Прислонившись к поручню, матрос на чужом языке отвечает что-то на мой тихий вопрос – мы разговариваем тихо, так как на пароходе и в поезде все спят. Я не понимаю его слов, должно быть, это какой-то из скандинавских языков. Показывая на цепочку огней вдали, он говорит: «København». Ara, понятно – Копенгаген, я произношу мягкое скандинавское слово на твердый немецкий лад. В течение нескольких минут мне удается извлечь из его слов точную информацию: вот уже два с половиной часа мы находимся на воде и ровно в шесть часов прибудем в Треллеборг. Я забираюсь обратно к себе в купе, но так и не могу больше уснуть.

Холодное, неприветливое утро на берегу моря. Стальное царство судов, причалов, траверсов, подъемных кранов – откуда мне оно знакомо? Ну конечно же, нечто подобное я видел в графике Уистлера:[39] поистине великий провидец тот, кому удается заранее познакомить нас с реальностью.

Пойдем же, пойдем, я по горло сыт путешествием, ничто меня больше не интересует. Не так представлял я себе свое первое путешествие на север. Слава богу, открытый вокзал находится тут же, рядом с морским причалом. Пригородным поездом нам добираться только до Мальме, всего полтора часа, а там пересадка на стокгольмский экспресс. В купе сразу поражает незнакомая обстановка – примета незнакомой страны: вместо скамей – огромные роскошные кресла, у нас такие можно увидеть лишь перед старинными каминами. Поезд проносится через светло-зеленый край – до чего же чистый, промытый, жгуче-сладостный здесь воздух, и тоже словно бы зеленый: ведь повсюду сосны, хотя кое-где на вершинах холмов пока еще проглядывает снег.

Итак, пересадка в Мальме. Мы решаем позавтракать. Ресторанчик – очаровательное небольшое заведение с кассовой кабинкой сбоку, барышня за кассой – белокурая Сольвейг, приветливо улыбается нам, обращаясь к ней, надлежит называть ее «фрекен». Официант рекомендует нам отведать smorgasbord;[40] я впервые слышу это название, в течение шести недель он составит основу моего рациона. Я предполагаю, что это, должно быть, нечто вроде аперитива, и прихожу в ужас, когда на стол перед нами выставляют десятки кушаний на пробу: рыба всевозможных розовых, голубых и зеленых оттенков, разнообразное жаркое, аккуратные шарики рубленого мяса, а посреди всего этого великолепия в объемистом серебряном горшочке – сливки. К сожалению, я совершенно не ощущаю вкуса (точь-в-точь как во вчерашнем сне), вот разве что, попробовав одну рыбу, с удивлением обнаруживаю, что она сладкая: да и как ей не быть сладкой, если она приправлена малиновым вареньем.

Темная зелень сменяется светло-зелеными тонами, затем опять густеет до черноты – на всем протяжении четырнадцатичасового пути мы мчимся средь сосновых лесов. Сосны, голубые озера, выкрашенные в красный цвет деревянные дома без конца и края, – такова Швеция, наивно-романтический край холмов и журчащих источников, окруженных деревьями, синих вод и хуторских построек, краснеющих меж скал. Страна улыбается вам с простосердечием, любезностью и сдержанным обаянием деревенской невесты.