Путешествие в Персию - [6]

Я не люблю здешних Армян; Татары лучше. У Армян женщины, как отшельницы, собаки у них злые; женщинам у Армян дозволяется говорить только с мужьями. Я слышал однако же, что после первых родин им дозволяется, в необходимых случаях, разговаривать с отцом и с матерью, или по крайней мере отвечать на их вопросы; впрочем они должны хранить вечное молчание, выражаться только знаками, или вовсе не выражать своих мыслей, а главное, избегать присутствия кого-либо, как от ревности мужчин, так и потому, что женщина у Армян считается творением непристойным и нечистым; они не должны сквернить мужчин своим присутствием, и в продолжение всей своей молодости должны скрываться в мрачных подземельях от взора мужчин. Вот до какой степени ревность преобладает этим завистливым народом. Одни старые беспрепятственно лазят из одной норы в другую, как мертвецы, ползающие около своих могил [6]. Здесь вообще мужчины имеют мрачные лица, а женщины печальные и болезненные; черты у Армян продолговатые и лица вообще сжаты.

Ревность к женщинам и скупость мне. показались главными чертами характера здешних Армян. Эти две страсти изображаются в их бледности, впалых глазах и беспокойных взглядах.

У Татар лица довольно широки, черты не велики, цвет лица свежий, хотя немного смуглый от солнца и чистого воздуха, на котором они живут, кочуя летом на горах. Армяне же, как зиму, так я лето, томятся в тесных и сырых пещерах, и от того бледны и желты.

Мы едем по прекрасной долине, называемой Дилиджанское ущелье.

Я теперь воображаю себя на дорог в Рим, между Терии и Нарни; все покрыто лесом; огромные скалы меня окружают, и Формы их и расположения на всяком шагу изменяются; горные ключи шумят и падают каскадами; бесчисленные стада овец, баранов и желтых длинноухих коз пасутся на крутизнах; даже свиньи имеют совсем особенный, благородный вид: в них нельзя узнать того тяжелого и нечистого животного, похожего на исполинскую крысу, которое так отвратительно у нас в Европе; здесь свиньи тонки, высоки, проворны и похожи на кабанов. Путешественник невольно поражен мыслию, что приближается к центру мира [7], видя, что природа облагораживается все более и более, по мере приближения к Персии: люди звери, произрастения и виды — все улучшается.

Караван кочевых Татар спускается с гор, чтоб занять свои зимние квартиры в долинах; женщины едут на коровах, взнузданных и оседланных, как лошади; другие на лошадях, навьюченных пестрыми мешками. Одежда этих Татарок, составленная из разноцветных лоскутков, красива издали.

Облака возле нас лежат на покатостях гор, — стало быть мы очень высоко. Собаки (полуволчьей породы), охраняющие стада, бросаются на нас, но Татарские пастухи удерживают их клюками за шею. Какие высокие и густые деревья! Под ними краснеют кустарники кизила.

Я забываюсь иногда, — мне кажется, что я или в горах Кастелло-Маре, или около Кавы (близ Неаполя). Но вдруг, будто пробуждаясь, память говорит вине, что это не Италия, что эта дорога сквозь ущелья и леса скоро приведет меня в Персию. Дюгамель и доктор также едут в Персию, но не туда, куда я: я буду жить в особом мир, где еще никто не бывал. В стране, для них скучной и бесплодной, я найду тайные сокровища, хранящиеся в ней только для меня одного; мне одному они известны, — никто не может отгадать, где они, я один могу ими пользоваться, но тайно, чтоб чужой глаз, чужое холодное дыхание, не разрушили волшебных замков воображения. Мечты, составляющие нравственную жизнь, должно хранить в душе глубоко; насмешки, презрение или зависть людей убивают их, аромат души вылетает, и она болезненно иссякает.

Мы перегоняем караван верблюдов; вид их в горах очень хорош. Вот, многочисленная толпа Татар и Армян, которые собраны здесь, чтоб помогать нашему проезду чрез крутизны.

37-го Сентября, 1838 года, мы провели ночь в Дилиджане, дрянном местечке, едва заметном. Только несколько куч навоза, да вылезающие из нор своих люди, одетые на Персидскую стать, и бродящие лошади хорошей породы, но исхудавшие от усталости, напоминают путешественнику, что тут есть жилища под землей. Однако же дом, в котором мы ночевали, был не подземный. Он здесь единственный, похож на те дома, которые разбросаны по дороге из Неаполя в Портичи, и я думаю, на Африканские мазанки, — безобразный, белый, с плоской крышей или террасой; внутри камин, который топится беспрестанно.

Наша многочисленная свита Татар, Армян, Русских, Немцев и Чухонцев, зажгли огни около дома и расположились ужинать, курить, греться и отдыхать. Поутру рано, до солнечного восхода, я вышел из дому, чтоб любоваться видами гор. Караван верблюдов, который мы вчера объехали, поднялся уже в путь и представлял романическую картину на грунте темно-зеленой горы с белым верхом.

Я еду в карете; дорога идет в гору под густою тенью высоких дубов и каштановых деревьев, В трудных местах человек сто оборванных Татар и Армян с криком бросаются на наши экипажи, чтоб помочь лошадям: и эта дикая толпа более похожа на шайку разбойников. Наш ночлег верст за 18 или 20 в Чибухлы.

Таково здесь путешествие; большая часть времени проходит да