Путешествие по Советской Армении - [14]

Озеро, тихое по утрам, начинает закипать в четыре часа дня, — над волнами появляется пена, холодный ветер пронизывает весь островок, огромные волны бьют в него, выбрасывая на узкий берег круглячки красивых кремневых пород.

На острове — отличный дом отдыха, обращенный к солнцу. Ежедневно подвозит к нему пароход все, что потребно для хорошего советского курорта, и загорелые, крепкие отдыхающие, в майках и сандалиях на босу ногу, карабкаются по отвесным склонам крохотного островка, проникают в труднодоступную бухточку, необыкновенно живописную, ныряют с узкого берега в очень глубокие, прозрачные воды озера, любуются бурными прибоями в четыре часа и впитывают всей кожей исключительное здесь солнце, а всеми легкими — исключительно чистый, без единой пылинки воздух. Особенно хорошо на островке в лунные ночи, когда озеро кажется сплошным серебряным кипением, ощущаемым почти на слух, словно однотонная льющаяся в эфире музыка.

9

Еще недавно первым впечатлением от растительного мира Армении была его оазисность, садовость, словно вся здешняя зелень искусственно выращена людьми возле источников воды. Относилось это прежде всего к Араратской равнине. Народная поэзия тоже сохранила нам эту особенность — нигде вы не встретите в песнях и стихах эпитета «дремучий», «дикий», описания «чащи», «темного леса», «трущобы», хотя в незапамятные времена густые лесные чащи и были в Армении; не поет народ ни о сосне, ни о ели, ни о березе, хотя ель и сосна и бытуют кое-где: по Дилижанскому ущелью, возле Степанавана, растут леса из армянской сосны (Pinus агтепа), а у Цахкадзора попадаются березовые рощи. Почти ничего, — разве только у древних историков, — не встретите вы о платане, о дубе, грабе и буке, хотя они, как и красное дерево — тис, попадаются в зангезурских лесах. Зато очень часто упоминается грустное дерево Армении — ива; о ней поет и народный армянский поэт Аветик Исаакян:

Ночью в саду у меня

Плачет плакучая ива,

И безутешна она,

Ивушка, грустная ива…[22]

(Перевод А. Блока)

Ее вспоминает и лучший поэт X века Грикор Нарекаци:

Стан, — что ивы ствол…[23]

(Перевод В. Брюсова)

Если представить себе флору Армении только по армянской поэзии и сказкам, то она окажется почти сплошь садовой: гранат, чинара, тутовое дерево, миндаль, грецкий орех, абрикос, яблоня — с удивительным названием «тарекан» (то есть «годовая»: можно сохранять ее яблоки в течение года), любимое армянами дерево пшат, виноград, хмель, шафран, бальзамин, роза. Поэзия воспроизводит даже особенность их садовой посадки — рядами, клумбами, возле жилищ. Аштаракский поэт Смбат Шахазиз в стихотворении о весне, когда он «бредет» навстречу «зеленым холмам, уходящим в даль», говорит о встречных деревьях в странной их симметрии, словно за садовой оградой:

Деревьев ряд чуть слышно шелестит

Зелеными кудрями…[24]

(Перевод Ю. Ходасевича)

А другой поэт, Александр Цатурян, вспоминает старое тутовое дерево как друга, как члена семьи:

Там был я пестуном нежным храним —

Деревом тутовым милым моим.

Ветви раскинув над ветхой избой,

Било по кровле оно под грозой[25].

(Перевод Ю. Верховского)

Любопытны по навязчивому соблюдению симметричности волшебные сады в армянских сказках; вот, например, сад старшей матери дэвов (злых духов):

«В том саду шел ряд гранатовых деревьев, потом ряды цветов, сперва ряд красных, потом белых, потом голубых; еще был в саду родник и два подсвечника по обеим сторонам, по правую и по левую» [26].

Все это, казалось бы, подчеркивает садовый характер здешней растительности. Между тем, повторяем, в глубокой древности густые леса покрывали большую часть Армении, а в южной (притаврской), находящейся сейчас вне пределов Советского Союза, был даже и строевой лес, поскольку в арабских источниках есть указания на вывоз его из Армении как предмета торговли. Исчезали армянские леса постепенно.

Огромный вред нанесли им стада, объедавшие кустарники и молодняк. По всей нынешней трассе железной дороги, проходящей Лори-Памбакским ущельем, на глазах одного поколения в прошлом веке редели леса, оползал почвенный покров склонов ее гор, обнажались под уходящей почвой скалы, а вместе с ней усыхали и роднички, исчезала влага. Ко дню установления в Армении советской власти лес занимал здесь менее чем 10 процентов всей территории, сохранившись кое-где лишь по руслам рек, в ущельях Зангезура, Дилижана, Иджевана и других, а на остальной части территории преобладали сухолюбивые растения — ксерофиты. В строительстве дерево было самым дефицитным материалом, — его приходилось завозить из соседних республик. Жечь его на топливо в деревнях показалось бы кощунством, — в целом ряде районов и до сих пор топливом служит кизяк — навоз, смешанный с землей и особо просушенный. Еще в 40-х годах было трудно достать в Армении деревянную мебель, деревянные двери и рамы для строительства домов.

И все это сейчас становится, а кое-где уже стало, прошедшим днем, историческим воспоминанием. На примере маленькой Армении можно видеть огромный размах и всю — почти сказочную — быстроту осуществления того великого процесса, который войдет в историю человечества как социалистический план преобразования природы.