Путешествие по карте языков мира - [54]

А нельзя ли, наоборот, просклонять глаголы? Почему же нельзя… Можно! Хотите примеры? В этом же кетском языке совершенно нормальны такие выражения:

сесолтебес «сидев»: сесолте «он сидел» + бес «окончание продольного падежа» (есть такой в кетском языке!);

туреовыдеге «когда это было»: туре овыде «это было» + ге «окончание предложного падежа»;

конгонендил «с тех пор как вы ушли»: конгонен «вы ушли» + дил «окончание исходного падежа».

Вообразить все это очень трудно, но поверьте мне на слово (как я поверил покойному профессору Андрею Петровичу Дульзону, двадцать лет изучавшему кетский язык) — это так! Любое окончание падежа можно в кетском языке прибавить к глаголу.

Всю эту «путаницу» я привел не для вашего развлечения. Мне было очень важно, чтобы вы поняли одну очень простую вещь, и я даже попросил напечатать это крупным шрифтом:

В РУССКОМ ЯЗЫКЕ СКЛОНЯЮТСЯ И СПРЯГАЮТСЯ ЧАСТИ РЕЧИ (существительное, глагол). Но В ДРУГИХ ЯЗЫКАХ БЫВАЕТ и так, что СКЛОНЯЮТСЯ И СПРЯГАЮТСЯ ЧЛЕНЫ ПРЕДЛОЖЕНИЯ (дополнение, сказуемое). Тогда не важно, какая часть речи играет роль, скажем, сказуемого: будь оно существительным, или местоимением, или прилагательным, или числительным — оно все равно будет спрягаться.

Значит, в русском языке предложение выглядит так:

А в ненецком так:

Но все равно ненецкое предложение, так же как русское, «держится» на формах изменяемых слов. И если известна только часть предложения, то его легко «достроить»: формы слов подсказывают, чего не хватает (подсказывают, конечно, тому, кто знает правила ненецкой грамматики — морфологии и синтаксиса).

Во всяком ли языке это можно сделать?

Мать видит дочь

Мать видит дочь… Дочь видит мать… Кто кого, собственно, видит? В первом случае, наверное, та, кто видит, — мать. Во втором — та, кого видят.

Почему мы с вами так думаем? Ясно, почему: в первом предложении мать на первом месте. Во втором — наоборот.

В русском языке такая фраза, в которой подлежащее можно отличить от сказуемого только по его месту в предложении, все-таки исключительный случай. А вот во вьетнамском языке, наоборот, каждый раз приходится смотреть только на порядок слов.

Con be (дочь) — thay (видит) — nguoi me (мать).

Nguoi me — thay — con be (мать видит дочь).

To же самое? Но возьмем не мать, а отца, и не дочь, а сына:

Сын видит отца. Отец видит сына.

Никакой двусмысленности! А во вьетнамском языке?

Dua con — thay — nguoi cha.

Nguoi cha — thay — dua con.

Вы уже догадались, что во вьетнамском языке существительные вообще не склоняются. Именительный и винительный падежи нельзя различить: да и различать-то нечего — падежей нет! И в роли подлежащего, и в роли прямого дополнения будет одно и то же слово, неизменное, без окончаний — одна только основа.

Глаголы во вьетнамском языке тоже не изменяются. Спряжения, в сущности, вообще нет, как и склонения. Так что вместо видит здесь надо было бы поставить вид или видеть.

На чем же держится вьетнамское предложение?!

…Чтобы ответить на этот вопрос, я расскажу вам о моем вьетнамском друге Нгуен Дык Уи. Он по специальности психолог, изучал трудности, с которыми сталкиваются вьетнамцы, когда начинают учить русский язык.

Нгуен проделал опыты.

Он пришел к вьетнамским студентам, только начавшим заниматься русским языком, и дал им русское предложение: Отец видит сына. (Он брал, честно говоря, другие предложения, но для простоты я заменил их уже известными нам.)

Все его прекрасно поняли.

Тогда он переставил в нем слова: Сына видит отец.

Все решили, что это сын видит отца! Значит, ясно: когда вьетнамец учит русский язык, он не смотрит на окончания (вернее, его надо специально учить смотреть на окончания!). Порядок слов для него важнее.

Почему?

Нгуен взял длинное русское предложение. Написал его на длинном листочке бумаги, а потом разорвал этот листок пополам, вот так (я опять беру для примера предложение, которое мы с вами разбирали):

Затем он дал русским студентам первую половину листочка и сказал им: «Напишите, что может быть на оторванной половине».

Конечно, все написали разные слова: «погладил спину», «налил молока», «дал попить», «принес рыбку», «отдавил лапку». Но никто ни секунды не сомневался — на оторванной половине должно быть сказуемое. И, наверное, прямое дополнение.

Это-то и было нужно Нгуену. Тогда он задал задачу посложнее: показал вторую половину листочка и потребовал написать, что могло быть на первой.

Русские студенты не смутились и тут же начали сочинять самые различные начальные части предложения. Дело в том, что для каждого русского ясно, что в начале предложения должно стоять подлежащее. Такова типичная структура русского предложения, ясная для каждого знающего русский язык.

Тогда Нгуен написал на таком же листочке такое же (или похожее) вьетнамское предложение. Разорвал листок и дал вьетнамским студентам первую половину.

Все они легко и быстро восстановили, что могло бы быть на оторванной половинке.

И тогда Нгуен сделал самое главное в проводимом эксперименте. Он дал вьетнамцам только вторую половину листочка и стал наблюдать за тем, как прореагируют его товарищи.

Если вы до сих пор не только читали, но и думали над прочитанным, то, наверное, уже догадались, что произошло. Вьетнамцы не смогли восстановить по «хвосту» предложения его «голову».