Путешествие на Запад. Том 4 - [182]

– Ну-ка, наберись грозного величия! – велел ему уважаемый Будда-фонарщик. – Со скоростью метеора догони Танского монаха и отними у него священные книги. В них нет ни единого иероглифа. Пусть он еще раз явится и попросит настоящие книги, с письменами.

Бодисатва Храбрости тут же вцепился в порыв буйного ветра и умчался за пределы храма Раскатов грома, приняв самый грозный вид, на какой только был способен.

Буйный ветер был настолько замечателен, что про него даже сложены стихи:

У Будды много храбрых слуг,

      Но подает им всем пример

Своею мощью грозовой

      Дух ветра буйного – Сунь-эр.

Его разгневанный порыв

      Страшней взбесившихся коней,

А несравненный аромат

      Дыханья девушки нежней.

Такой пронесся дикий вихрь,

      Что реки хлынули назад,

И рыбы ринулись на дно –

      Найти убежище спешат.

Такой пронесся шумный шквал,

      Что грозные драконы гор

О скалы бьются наугад,

      Не находя знакомых нор.

Вон стая обезьян ручных,

      С плодами торопясь домой,

Никак дороги не найдет,

      Застигнутая бурной тьмой.

Вон желтых аистов семью

      Свирепый смерч относит вспять,

И тщетно силятся они

      Родные гнезда отыскать.

Багряных фениксов умолк

      Звенящий, радостный напев,

Лишь буря в небесах свистит

      И крутится, рассвирепев,

А золотого петушка

      Звучит надрывно вещий крик,

Раскатам вторя грозовым

      И не смолкая ни на миг.

Там сучья сосен вековых

      Ломает ветер на лету,

Здесь кружит вихрем лепестки

      И рвет смоковницы в цвету,

Одним порывом до земли

      Бамбук сгибает молодой,

Качает лотос золотой

      Над взбаламученной водой.

Чуть слышный звон колоколов,

      Едва струившийся вдали,

Теперь по ветру разнесло

      На три десятка сотен ли,

А звуки сладостных псалмов

      И чтение священных книг,

Подъяты вихревой рукой,

      Взлетели к небу напрямик.

Под тяжким выступом скалы,

      Что над расселиной висит,

Необычайные цветы

      Утратили свой прежний вид,

И у дороги полевой,

      Что змейкой тянется вдали,

Густые всходы дивных трав

      Ничком на землю прилегли.

Врасплох застигнуты грозой,

      Олени белые дрожат,

От злого ветра за скалой

      Найти спасение спешат,

И птицы пестрые луань,

      Попав в кружащуюся муть,

По ветру носятся, как пух,

      Не в силах крылья развернуть.

А дивный запах между тем

      Волной незримых покрывал

По поднебесью разлился

      И всю вселенную объял,

И освежающий порыв

      Пронесся над землей стремглав,

В разъяснившихся небесах

      Густые тучи разогнав.

Танский монах, застигнутый сильным ветром, вдруг ощутил приятный аромат, в котором сразу же узнал благое знамение Будды, а потому не предпринял никаких мер предосторожности. Но вот раздался резкий звук, и с неба протянулась исполинская рука, которая с необычайной легкостью сняла навьюченные на коня узлы со священными книгами. От испуга Танский монах начал бить себя в грудь кулаками и закричал не своим голосом. Чжу Ба-цзе кинулся догонять узлы, Ша-сэн решил охранять свои узлы на коромысле, а Сунь У-кун словно на крыльях погнался за похитителем. Бодисатва Храбрости заметил, что Сунь У-кун нагоняет его, и сбросил похищенные узлы на землю, так как побоялся, что посох, у которого не было глаз, мог бы сослепу поранить его. Узлы с книгами упали прямо в пыль. Сунь У-кун видел, как их клочья разлетались по ветру. Он прижал книзу край своего облачка и стал спасать книги. Тут бодисатва остановил ветер и отправился с докладом к Будде-фонарщику. Однако об этом мы рассказывать не будем.

Чжу Ба-цзе погнался за похитителем. Увидев, что священные книги упали на землю, он вместе с Сунь У-куном подобрал их, взвалил на спину и отнес Танскому монаху. Тот, обливаясь слезами, горестно воскликнул:

– Братцы! Оказывается, даже здесь, в обители Предельного блаженства, водятся злые дьяволы-мары, причиняющие вред людям!

В это время Ша-сэн развернул одну из тетрадей: в ней были одни лишь белоснежные листы бумаги без малейших следов письменных знаков на них. Тогда он поспешно передал тетради Танскому монаху:

– Учитель, взгляни-ка! В этой тетради нет ни одного иероглифа!

Сунь У-кун раскрыл другую тетрадь, оказалось, что и в ней одни чистые листы. Наконец и Чжу Ба-цзе открыл одну из тетрадей, но и в ней не оказалось никаких письменных знаков.

– Пересмотрите все книги! – велел Танский монах.

Все тетради оказались чистыми листами бумаги.

Убитый горем Танский монах начал охать и ахать:

– Видно, жителям наших восточных земель не дано счастья! – удрученно произнес он. – К чему нам эти пустые книги, без единого знака? Как же я осмелюсь предстать перед Танским императором? Ведь тот, кто обманет государя, не заслуживает никакого снисхождения!

Однако Сунь У-кун, сразу смекнувший, в чем дело, утешил своего наставника:

– Наставник! – сказал он. – Все это проделки Ано и Цзяшэ, ну и негодяи! Мы не дали им подарков, вот они и подшутили над нами. Давайте вернемся обратно и пожалуемся на них самому Будде Татагате. Пусть накажет их за лихоимство.

– Правильно! Правильно! – заорал Чжу Ба-цзе. – Идемте, пожалуемся на них!

Все четверо стремительно повернули обратно и, не чуя ног под собою, поспешно направились в храм Раскатов грома. Вскоре они очутились перед воротами храма. Привратники, сложив ладони, приветливо встретили их.