Путешествие на юг - [19]

В а л е р к а. А-а, раскрылась-таки! Притворству конец? Из-за отца возишься со мной, а так на меня наплевать? Чем же ты, Балагуева, отличаешься от всех мерзавцев на этой земле?

М а ш а (подходит к нему). Валера! От горя да от беды одни добреют, у других характер в злобу идет. Гляди, озлобиться просто, это как в колодец сигануть. Выбраться — нелегко.

В а л е р к а (с трудом поднимается). А ты кто такая, чтобы морали мне читать?

М а ш а. Человек.

В а л е р к а. Да чего человеческого-то в тебе? Ноги? Глаза? Эти предметы и у мартышки есть. Утешительница нашлась! А ну, катись отсюда! Ван-Гог.

М а ш а (стараясь сдержаться). Валера, не надо. Это все нехорошее, все низкое в тебе говорит. Человек и в беде не должен себя забывать.

В а л е р к а. Опять прописи понесла! (Протягивает к ее лицу кулак.) А хочешь, кубарем покатишься с горы? Я тебе ускорение придам!

М а ш а. Имей в виду, я забываюсь, когда кулаками машут передо мной.

В а л е р к а (не отдавая себе отчета). А мне на твои эмоции наплевать. Ты чего прицепилась ко мне? Колючка ты! Бегаю я от тебя! Осел и тот бы допер, а эта как привязанная ходит следом, азбучные истины твердит. Гордости женской в тебе нет. Пальчиком тебя помани — вот так — ты и прибежишь.

М а ш а (дает ему пощечину). Фашист.

В а л е р к а (с удивлением пощупав щеку). Гляди-ка, пощечинами сыплет, как в кино. (Порылся в памяти, вытаскивая слово пообидней.) Дешевка ты, вот!

Маша снова бьет его — по одной щеке, по другой.

Ну все, Балагуева, молись!

Маша подсекает его ногой, бьет кулаком. Валерка падает. Некоторое время Маша стоит над ним, потом садится на камень и, закрыв лицо руками, плачет.

(Медленно поднимается, ощупывает скулу, садится рядом с Машей. После долгой паузы.) Мерзость какая-то происходит со мной… Прости.

Маша молча кивает.

Это правда — пригнуло меня. До земли. Супермена разыгрываю из себя. А меня не от вина — от беды качает. Ноги будто чужие у меня.

М а ш а (вытирая глаза). А ты надейся, Валера. Медицина нынче чудеса творит. Главное в жизни — надежды не терять.

В а л е р к а. Ну вот, понесла. (Почти ласково.) Дуреха ты у меня.

М а ш а. Пойдем, Валерик. Руку мне на плечо положи: крутизна.

В а л е р к а. Добреду.

М а ш а. Конечно, добредешь. Только так спокойнее мне. (Кладет его руку себе на плечо, ведет вниз.)

В а л е р к а (грустно). Смешные птицы… (Останавливается.) Войну пережил. Пять раз ранило его. Героем Советского Союза вернулся. Неужели же теперь?.. Солнце, ветер с моря, и вдруг конец, пропасть в никуда?

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

…Эй ты, здравствуй!

Неяркие лучи прожекторов высвечивают  В а л е р к у  и  п а н т о м и м у, полукругом расположившуюся за ним.

На Валерке тельняшка и джинсы. Складным спиннингом он задумчиво, почти незаметным движением дирижирует музыкой, возникшей в темноте. Четверо — пантомима — играют на воображаемых скрипках.

В а л е р к а (негромко, самому себе). …И чтобы каждое утро всходило солнце. И чтобы быть честным перед людьми и перед собой… И чтобы до конца, до ненависти ко лжи… И добрым. Не добреньким, не всепрощающим, а добрым — от вечного ощущения, что ты людям должен больше, чем они тебе… И быть во всем похожим на отца. Ненавидеть — как он. Верить — как он. Людишки вроде дядьки моего по земле с опущенной головой идут. Солнце пригрело, растопило снега — они ворчат: под ногами грязь. Только и разговоров у них: под ногами грязь. А ведь главное, что весна… Главное — голову не опускать, на звезды, на деревья смотреть. Главное — что почки на них. Главное — что они есть… И чтобы люди были счастливы. Все… «Кто это сделает — тот и главней…» Почему звучит музыка?.. А, это у соседей скрипач репетировал до самого вечера… Когда это было?.. Вчера… Иоганн Себастьян Бах… И чтобы друзья… И солнце… (Кричит.) И чтобы каждое утро всходило солнце!

По мере того как освещается вся сцена, четверо — пантомима — медленно уходят направо. Музыка еще некоторое время продолжает звучать.

Теперь мы видим, что слева, на камне, возле невысокой железной ограды, сидит  М а ш а. Рядом с ней, скрытый от Валерки камнем, на земле стоит чемоданчик, на который брошено легкое пальтецо.

(Сложив ладони рупором.) Э-ге-гей, солнце!

В ответ раздается низкий бас пароходного гудка.

Э-ге-гей, люди!

И снова трехкратный пароходный гудок.

Маша карманным зеркальцем наводит на Валерку солнечный зайчик.

(Обернулся, увидев Машу, распахнул воображаемую дверь.) Антре! Чего это тебя с петухами подняло?

М а ш а (улыбаясь). А тебя?

В а л е р к а. Меня ответственность подняла. Перед всем рыбным хозяйством нашей необъятной страны.

М а ш а. Паясничаешь с утра?

В а л е р к а. Нептуном клянусь. Вон, видишь, у причала сейнер стоит «Керчь»? Меня ждет. Вчера капитан сказал: «С нами уйдешь. Отдаем швартовы в шесть утра. До вечера не придешь — до вечера простоим»… Чего это ты улыбаешься, а?

М а ш а (легко). Не знаю… Потому что утро… И ты. (Сложив ладони рупором.) Э-ге-гей, люди-и!.. Ничего?

В а л е р к а. Вполне.

М а ш а. Я в сарайчик заглянула — тебя нет. Под навес — нет. На террасе раскладушка застеленная стоит. Я и вспомнила, что ты утром собирался отца навестить.

Гудок парохода.